Карина Тихонова - Пока муж в командировке

Я спрятала пустой пакет в шкаф и прикинула, как сервировать стол.

Что и говорить, не дом, а мечта взломщика!

В кухонных ящичках – серебряные столовые приборы, в стеклянных горках – мейсенский фарфор и драгоценное богемское стекло. Обыкновенной посуды мама в доме не держала из принципа. Ей нравилось, когда трапеза превращалась в церемонию, а не была тупым поеданием пищи.

Еще в нашей квартире много хорошей бытовой техники. Ну, это уже заслуга моя. Мама технику не жаловала, даже телевизор смотрела редко. Про бытовые приборы, вроде стиральной машины или электромясорубки, я не говорю. О существовании подобных вещей в природе мама не догадывалась! Видеомагнитофон, привезенный из ФРГ в восемьдесят втором году, включала, только когда хотела послушать запись хорошего оперного спектакля. Тогда же мама привезла целый чемодан кассет с записями мировых оперных постановок.

Зазвонил домофон. Я вышла в коридор и сняла трубку.

– Маш, я припарковался у торца дома, – отрапортовал Ванек. – Претензий нет? А ты чайник включила?

– Конечно! – соврала я с благородным негодованием.

Положив трубку, я отперла дверь и оставила ее полуотворенной. Побежала на кухню, включила в сеть электрочайник. Господи, а заварка-то у нас есть? Я похолодела. Кинулась к шкафчику, обшарила его небогатое содержимое. Слава богу, заварка нашлась. И даже пакет с хорошим кофе оказался на месте. Вот и славненько, не ударим лицом в грязь…

– Маш, я не знаю, как дверь закрыть! – позвал Ванька из прихожей.

– Просто захлопни, и все. Там английский замок, сам защелкнется. Тапки в шкафчике под вешалкой! Нашел?

– Нашел, – ответил Ванек, появляясь на кухне. – Что ты орешь, как тюлениха?

Я не ответила на оскорбительный выпад. Достала из шкафчика большую овальную тарелку, велела:

– Нарежь ветчину и сыр. Только руки вымой.

Ванек принял тарелку обеими руками. Немного подержал ее на весу, благоговейно рассматривая неяркую роспись.

– Мейсен? – прошептал он.

– Мейсен, Мейсен! Давай иди в ванную и начинай работать ножом.

– И ты ешь с мейсенского фарфора? – не поверил Ванек.

– И я ем, и муж. А что с ним делать, солить, что ли?

– Ну, Машка… – Ванек окинул завистливым взглядом просторную кухню, мгновенно подсчитал стоимость богемского стекла и драгоценного фарфора на полках за стеклом и тяжело вздохнул.

– Не завидуй, – заметила я. – Желчь разольется.

– Да уж такой удар по печени, как сейчас, мне дорого обойдется. Раскладывать магазинную ветчину на мейсенском фарфоре – охренеть можно!.. Вы что, не догадались купить обыкновенную посуду?

– А чем тебя эта не устраивает?

Продолжать прения Ванек не стал. Осторожно поставил тарелку на скатерть и удалился в ванную.

Через пятнадцать минут мы сидели за накрытым столом и угощались Ванькиными деликатесами. Уложить магазинные дары на мейсенский фарфор Ванек так и не решился: пришлось сервировку взять на себя. Так же испуганно Ванек шарахнулся от переливающейся темной синевой стопки богемского стекла.

– Ты что? – сказал он. – А если разобью?

Я разлила виски по стопкам и ответила:

– Тогда, Тепляков, мы тебя задушим.

– Кто это «мы»?

– Мы – это я.

– Раздвоение личности, мать, это серьезная душевная болезнь, – сделал Ванек ценное замечание и с опаской взял стопку. Осторожно поднес ее к губам и так же осторожно опрокинул в себя содержимое. Скривился, затряс головой, что означало: «Здорово!»

Я сделала маленький глоток. Виски наждаком проехалось по пищеводу и обожгло желудок.

Ванек подцепил кусок ветчины, откусил половину.

– Ничего, свежак, – довел он до моего сведения.

Меня невольно передернуло:

– Не говори так. Пашка называет «свежаком» неразложившиеся трупы.

Ванек раскатисто захохотал. Подхватил бумажную салфетку, откинулся на спинку стула, вытер пальцы. Бросил салфетку на скатерть и с интересом спросил:

– Слушай, вот, наверное, здорово, когда муж адвокат? Ну, в смысле, есть о чем поговорить. Приходит мужик с работы и давай жене рассказывать про трупы, экспертизы, эксгумации… И все это за чашечкой кофе! – Ванек снова заржал.

– У тебя примитивное представление о профессии адвоката.

– Да ладно, пошутил, – отмахнулся Ванек. – Я уверен, что вы беседуете только об искусстве.

– Вот ты, например, о чем с женой беседуешь? – перевела я стрелки.

Ванек удивился и задумался.

– Ты знаешь, а ни о чем не беседую. Вот уже года полтора-два.

Мне стало интересно. Я подперла щеку ладонью, поставила локоть на стол.

– А сколько вы женаты?

– Ужас! Нормальные люди столько не живут! Восемь лет!

– И уже не о чем говорить? – удивилась я.

– Нет, почему… Она спрашивает, я отвечаю.

– И что она у тебя спрашивает?

– Да одно и то же: где деньги, где деньги?.. А я отвечаю: какие?

Я сняла локоть со стола, откинулась на спинку стула и со вздохом констатировала:

– Грустная история.

– Обыкновенная, – не согласился Ванек. – Житейская история. И тебя, мать, ждет то же самое.

– Через восемь лет?

– А это у всех по-разному, – утешил Ванек. – Может, вы с Пашкой дольше продержитесь.

– Вот спасибо! Добрый ты, Тепляков!

Ванек плеснул себе щедрую порцию виски. Я быстро накрыла свою стопку ладонью.

– Мне не нужно.

– Как хочешь, – не стал он уговаривать. – Мне больше достанется.

Зазвонил телефон. Опередив меня на секунду, Ванек поднял трубку.

– Слушаю вас!

Я вырвала у него трубку. Господи, неужели Пашка? Что он про меня подумает?! Но, услышав знакомый голос, перевела дух. Это была Катька, моя лучшая и единственная подруга.

– Мария, в чем дело?! Что за хмырь у тебя сидит? – бушевала Катька.

– Это не хмырь. Это Тепляков.

– Придурок! Он что, решил устроить тебе развод?

– Да нет, – ответила я, наблюдая за Ванькой, который резво опрокидывал стопку за стопкой. – Просто он уже ничего не соображает.

– Пьяный, что ли? И чего ты его дома держишь?

– Сейчас допьет свою бутылку и уйдет.

Ванька ухмыльнулся и пообещал:

– Щас! И не мечтай! Я у тебя ночевать останусь. Лягу в зале, под Левитаном.

– Где Пашка? – потребовала отчета Катя и, узнав, что в командировке, резюмировала: – Ну понятно! Муж в дверь, а жена в Тверь!

– Кать, не говори глупости. Лучше приезжай в гости. Сейчас Тепляков окончательно окосеет, и я с ним не справлюсь. Он у меня в гостиной ночевать собирается. Под картиной Левитана.

– Скажи Теплякову, чтобы губу не раскатывал. Ночевать он будет у себя на диване под собственным лубочным шедевром «Москва пряничная».

– Не получится, – ответила я. – Шедевр сегодня продали.

– Отлично! – обрадовалась Катерина. – Выходит, Тепляков при деньгах? Держи его крепко! Он мне до сих пор две тысячи должен! С прошлого года, представляешь?! Все, еду.