Ольга Хмельницкая - 33 счастья

– Я с вами полностью согласна, Юрий Рашидович, – проговорил из угла знакомый женский голос. – Гуманизмом тут и не пахнет!

Потрясенный Бадмаев вскинул фонарик. В углу, на участке, где колья были вырублены, сидела Анастасия Геннадиевна Колбасова.

– Добрый вечер, Юрий, – сказала директриса, – вы, наверное, пришли меня спасать? Большое вам спасибо! Если честно, я ни секунды не сомневалась, что меня найдут.

– Ну конечно, – улыбнулся Бадмаев, начиная тихо смеяться, – конечно, мы бы вас рано или поздно нашли. А как вы здесь оказались? И кто вас сюда привел?

– Иванов, кто же еще? – зло фыркнула директриса. – Я, честно говоря, до сих пор потрясена его коварством. Надо же! Ударить меня по голове, заткнуть кляпом рот и запереть в моем собственном шкафу, а потом, когда бедная Виктория убежала, найдя на полу мою левую туфлю, утащить меня в подвал и мариновать здесь в качестве мяса – в ожидании, когда вылупится барионикс! И все это, заметьте, на подведомственной мне территории!

– Значит, Иванов, – пробормотал потрясенный ботаник, – а зачем ему это было нужно?

– О, это отдельная история, – вздохнула директриса, – он молится этим местным идолам. Понимаете?

– Ужас, – выпучил глаза Бадмаев, – наш завхоз производил впечатление совершенно здравомыслящего человека!

– Вот именно, что производил! – воскликнула Колбасова, эмоционально размахивая руками. – На самом деле он давно обнаружил этот подземный город и решил, что все это – его.

– Я думал, похититель яйца хочет денег, – растерянно сказал Юрий. – Я предполагал, что он планирует его продать.

– Нет, – отрезала Анастасия Геннадиевна. – Нет! У него просто начались мания величия и религиозный психоз. Он даже принес в жертву Курочкина!

Бадмаев охнул.

– Что? – прохрипел ботаник. – Иванов принес человеческую жертву?!

– Да, – проговорила Колбасова и смахнула слезу. – Прямо здесь, на жертвеннике. Он и со мной хотел это сделать, но потом решил, что я могу протухнуть.

– Значит, насчет мяса мы с Викторией правильно догадались, – сказал Юрий.

Судьба несчастного энтомолога его потрясла.

– Кстати, о Виктории! – всполошилась Колбасова. – Иванов мне сообщил, что видит свою миссию в восстановлении населения подземного города. Для этого ему нужна жена, которая рожала бы детей.

Глаза Юрия полезли на лоб.

– Ах он гад! – прорычал ботаник. – А я-то думал, что он по доброте душевной Викторию не убил!

– Как же, ждите, – вздохнула директриса, – он просто имел на нее виды. И то, как я понимаю, исключительно потому, что наша Сушко – единственная молодая и здоровая девушка на нашей биостанции. Так что никакой душевной склонностью здесь и не пахнет. Я также думаю, что барионикс нужен нашему завхозу-иудушке для того, чтобы охранять свои владения. Он воображает себя повелителем подземного царства!

Бадмаев скрипнул зубами. Судьба, уготовленная Ивановым для Виктории, была ужасной.

– Кстати, – продолжила директриса, – очень жаль, что вы сюда упали, потому что открыть камеру изнутри не представляется возможным. Только снаружи. И Василий Борисович об этом знает.

– Тогда надо звать на помощь, – сказал Бадмаев. – Надеюсь, нас услышат. Вика! Ева!! – прокричал ботаник во всю мощь своих легких.

Где-то вдали послышался неразборчивый ответ.

– Ага, – ободряюще кивнула Анастасия Геннадиевна, – ваши девушки спешат нам на помощь.

– Там только одна девушка – моя, – уточнил Юрий, – у второй есть жених.

– Мы идем! – раздался издалека крик.

– Ищите жертвенник! – проорал в ответ Бадмаев.

Колбасова смотрела на него с надеждой.

– Вы думаете, они смогут нас найти? – спросила она. – Все-таки женщины – весьма слабые и нежные существа.

– Это смотря какие женщины, – гордо улыбнулся ботаник. – Ева и Виктория – красивые девушки и замечательные товарищи. Я в них верю.

Он снова направил фонарик на потолок и присвистнул. Вся его внутренняя сторона была покрыта легчайшими, как паутина, письменами.

– Впечатляет? – спросила Колбасова. – Надо будет обязательно показать это филологам. Мало ли что тут написано. Хотя я бы лично не хотела, чтобы этот жестокий народ оказался предком славян и тем более – башкир!

И директриса, и ботаник засмеялись.

– Кстати, тут не ощущается недостатка воздуха? – спросил Юрий. – Плита-то прилегает плотно.

Бадмаев втянул носом воздух. Вроде бы дышалось легко.

– Не сомневаюсь, что ранее этот оникс закупоривал щели исключительно плотно, чтобы те жертвы, которым удавалось чудом выжить при падении в мешок, задыхались, – сказала Анастасия Геннадиевна. – Но со временем известняк слегка растрескался, и теперь, мне кажется, дышится тут свободно.

Ботаник пробрался к директрисе, лавируя между остриями сталагмитов, они сели рядом и принялись ждать девушек.

Манусевич шел в Краснодар пешком. Иногда его обгоняли автомобили, Миша голосовал, но никто не хотел останавливаться и сажать в машину грязного, оборванного, мокрого бородатого мужчину мощного телосложения.

– Они все думают, что я террорист. Попробуй докажи кому-нибудь, что я простой российский физик, – вздохнул Миша, – а вовсе не член бандформирования, спустившийся с гор!

Дождь постепенно прекращался. На горизонте, среди серых туч, появилась светло-голубая полоса. У нее был восхитительный, свежий и яркий цвет. Воздух был чист и прозрачен, как обычно бывает после грозы. Наступило раннее утро.

– Хоть бы солнце выглянуло, что ли, – пробормотал голодный, продрогший и смертельно уставший Манусевич. – Мне стало бы легче.

Он задался вопросом, успел ли почтальон довезти Алену до больницы живой, но ему стало плохо и так тяжело на душе, что он закрыл глаза. В сердце словно вонзился острый раскаленный металл.

– Я надеюсь, все они живы, – проговорил Миша, как заклинание, – и еще я надеюсь, что все они поправятся.

Он подумал о страдавшем от аппендицита Бубнове, уехавшем в больницу на пожарной машине, о парализованном Слюнько, подобранном «Скорой помощью», о Леше, подхватившем жестокую лихорадку и отправившемся в больницу на фуре, и об Алене, которую увез с собой медлительный и ленивый почтальон.

«Только бы узнать, что все они живы и здоровы, – и можно спокойно умирать», – думал Манусевич, которому едва-едва исполнилось тридцать.

Он хотел лечь у дороги и отдохнуть, но беспокойство гнало его вперед. Физик стремился как можно быстрее выяснить, как чувствуют себя его товарищи. Его глаза слипались, надорванное сухожилие отчаянно болело, в голове стучали молотки. Крепкий, выносливый, тренированный организм вышел на свой предел. Еще через несколько сотен метров Манусевич упал, не в силах больше идти. Дух его по-прежнему был силен, но тело больше не повиновалось. Он рухнул под дерево, на мокрую траву, и закрыл глаза. Секунду спустя физик уже спал.