Валерий Воскобойников - Те же и Скунс – 2

Бешеный Огурец успел-таки заметить, как из-под корней засохшего баобаба пыхнуло сизым дымком. Горчичник ждал до последнего и опасно близко подпустил движущуюся колонну, но зато уж и ударил наверняка. Так бьёт смертоносный «спуй-сланг», чья холодная кровь полна яда и ненависти… В бок «тридцатьчетверке» шарахнула граната, всего-то два кило с небольшим, но такая, что не спасает никакая броня. Даже снабжённая специальной оснасткой… не говоря уже о ритуальных мозгах. Граната легко прожгла дырочку внутрь, и внутри создалась температура звёздных протуберанцев. Танк, уцелевший на Курской дуге, вспыхнул, дёрнулся и застыл, превращаясь в огромный, жирно чадящий погребальный костёр. Ингози и прочие, находившиеся внутри, погибли мгновенно, а воинство генерала замерло в полном остолбенении. Смерть вождя, приключившаяся в самом начале похода!.. Внезапная и страшная смерть!.. Собственно, этого было уже достаточно, ибо после подобного несчастья никакой поход в принципе не мог состояться… Однако из-под баобаба в самую гущу воинов одна за другой ушли ещё четыре гранаты – весь запас, оставшийся у Горчичника. Это вам, суки, за Стаса… Потом Горчичник стал отползать.

Теперь Бешеный Огурец видел его, скользившего ящерицей в жёсткой буроватой траве. Видел и уцелевших телохранителей президентского брата, не обратившихся в бегство, а, наоборот, начавших грамотно обкладывать убийцу своего принципала. Всё же Горчичник слишком близко их подпустил. Или телохранителей учили уж очень хорошие инструктора. А может, только голова диверсанта могла даровать им какой-то шанс на помилование… Бешеному Огурцу недосуг было об этом раздумывать. Он поднял автомат, тщательно прицелился и выстрелил, спасая напарника, и чернокожий гигант в чёрной же форме ткнулся в землю лицом. Ещё выстрел и ещё…

Племя мавади, собравшееся на праздник у скалы Спящий Великан, по легенде упавшей с небес, не скоро узнает, какой резни избежало. Не знали своего будущего и двое русских парней, удиравших через утреннюю саванну. А ведь они обманут головорезов Белого Палача и останутся жить. И всего через полгода, в Союзе, догуливая отпуск, Горчичник встретит девушку. И попросит её, если будет ребёнок, то назвать Станиславом. Или Станиславой. А потом они с Санькой Веригиным, который Бешеный Огурец, вернутся обратно под африканское солнце, и вот тут Огурец вотместку за ненавистного «Солёного», придумает Горчич нику новую у ужасно подходящую кличку – «Скунс», президент Йоханнес Лепето объявит о социалистической ориентации. И для начала потребует ту самую голову, из-за которой не удалось помиловать телохранителей Ингози. И Бешеного Огурца заставят выстрелить в друга, и он исполнит приказ. И предательски дрогнут никогда не дрожавшие руки, и пуля, нацеленная в сердце, пройдёт в сантиметре от цели, и Скунса возьмут в плен живым. И президент Лепето будет мстить ему целых шесть месяцев – на пару с человеком по прозвищу Белый Палач .

Но не дано смертному знать будущее, для его же блага не дано. И двое размеренной рысью летели через саванну, в которой похоронили своего командира, – двое побратимов, молодые, бесстрашные, непобедимые…

У Бориса Дмитриевича Благого каждый месяц появлялись новые помощники. Исключительно добровольные и притом порой анонимные. Уже давно и на Чапыгина, и в «Ведомостях» девочки никому не давали его телефона, отвечая всем одинаково: «Оставьте ваши координаты, Борис Дмитриевич перезвонит». Не помогало: люди продолжали его доставать. Караулили у проходной, чтобы передать лично в руки письмо или пакет. Звонили из уличных автоматов и сдавленным голосом назначали тайные встречи… Любая сколько-нибудь болезненная тема, затронутая в газете или с экрана, обрушивала на его голову лавину очередных добровольцев. Народ пачками нёс секретные цифры, таблицы, списки, тексты, фотографии, магнитофонные записи. Большинство просто жаждало «выступить», но кое-кто вправду нешуточно рисковал. И всё во имя восстановления поруганной справедливости. Помнится, на закате Перестройки Благой опасался, что острый материал вот-вот иссякнет. Какое!.. Его и теперь было на несколько л вперёд – знай пиши да озвучивай!

Одни «секретоносители» довольствовались страшно клятвой о неразглашении своего имени. Другие заламывали суммы, от которых даже и у ЦРУ встали бы волосы дыбом. Третьи были совершенно бескорыстны и не боялись ни увольнения, ни даже суда, лишь бы правды добиться. Таких Благой, правду молвить, побаивался. Если они не получали от него желаемой помощи, он тут же зачислялся во враги, и собирать материал начинали уже на него.

…Очередной доброволец дозванивался до него несколько дней. Когда наконец Благой снял трубку, то услыхал:

– Я хочу вам дать информацию, но абсолютно конфиденциально. Иначе полетят многие головы.

– Так-так, – сказал Борис Дмитриевич, но про себя вздохнул. И подумал о городских психах, чьи звонки тоже время от времени его настигали. Кто докладывал о тайном приземлении инопланетян, кто о тотальном зомбировании петербуржцев из центра ФСБ с помощью особых волн…

– Где мы встретимся? – продолжал невидимый собеседник. – Мне важно будет удостовериться, что вы пришли без «хвоста»…

Тащиться на край света из-за какой-нибудь глупости Благому совсем не хотелось, и он раздражённо проговорил:

– Знаете, я и без вашего секрета как-то до сих пор жил. Может, вы его как-нибудь по-другому используете?..

– Ладно… – прозвучало в ответ. – Я подъеду на машине и встану в проулочке у театра. Чтобы вам не ходить далеко.

– Номер вашей машины?..

– Нет. Я сам вас узнаю и приглашу.

В назначенное время Благой вышел из здания, спрятав, как обычно, в карман куртки японский диктофончик.

«Станет говорить ерунду, сразу уйду», – решил он.

– Борис Дмитриевич, – окликнули его из давно не мытой «Лады» тускло-кирпичного цвета. Лицо у человека было немолодое, с крупными волевыми чертами. Такими в советских фильмах любили изображать генералов и секретарей райкомов КПСС. Он сидел за рулём, и Благой устроился рядом с ним, справа:

– Слушаю вас внимательно.

– Все началось с того, что у меня на садовом участке домик сгорел… – начал «секретарь-генерал». «Царица небесная!» – устало подумал Благой.

– Домик был застрахован?

– Нет, но это не имеет значения. Простите, я не представился… Иван Иванович.

– Экзотическое и, главное, редкое имя, – не сдержавшись, усмехнулся Благой. – Простите меня ради всего святого, Иван Иванович, но… у нас всего полчаса.

– Тогда не перебивайте меня хотя бы десять минут. …Некоторое время назад в садоводстве у Ивана Ивановича выгорели две улицы. Дело обычное – домики все впритык, опять же зима, весь народ в городе. Только Иван Иванович в тот день приехал проверить, как себя чувствуют в погребе солёные грибы да квашеная капустка. Остался на ночь, но спал плохо, даже вышел наружу-и потому-то увидел самое начало пожара… а может быть, и остался в живых. Домики по обеим сторонам улицы загорелись почти одновременно… Ивану Ивановичу даже померещились какие-то фигуры, мелькавшие в свете огня. Он понял, чем пахнет дело, и сумел не утратить самообладания: схватил из домика самое ценное – и задворками, пригибаясь и прячась, бросился к сторожам. Оба сторожа-пенсионера спали сном праведников. Пока Иван Иванович их будил, примчался в домашних тапочках житель соседней улицы. Там тоже горело вовсю. И тоже с обеих сторон.