Валерий Воскобойников - Те же и Скунс – 2

Боевые действия возле дома с внешними лифтами завершились, помимо прочего, ещё и тем, что Витя Утюг конфисковал у супостатов сотовый телефон. Тем самым задача упростилась до предела: сиди с полным комфортом и жди, пока бандиты позвонят на свою же собственную трубу.

И звонок действительно прозвучал. Через несколько дней, когда меньшовцы успели благополучно «пробить» и сам телефон, и номер чёрного «Блейзера», на котором несолоно хлебавши убрались рэкетиры, определённо забывшие, который год на дворе.

Антон Андреевич лично взял запищавшую трубку и поднёс её к уху.

– Кто?.. – требовательно раздалось оттуда, как только установилась связь.

– Дед Мороз, – усмехнулся шеф «Василька». И положил ногу на ногу: – А кого тебе надо-то, родной?

– Меньшова! – рявкнула трубка. После чего добавила несколько красочных выражений: видать, наболело.

Антон Андреевич досадливо поморщился, держа маленький аппарат подальше от уха.

– Я, дорогой мой, таких слов-то не знаю, – сказал он, когда на том конце иссякли и замолчали. – И вообще, между прочим, ты мне без надобности. А если я тебе нужен, так давай-ка говори по-людски…

И нажал пальцем отбой. На сегодня у него было намечено одно дело, гораздо более важное, чем переговоры с бандитами: пора было отвозить к Ассаргадону беременную жену. Леночке Меньшовой в ближайшие дни предстояло рожать, причём мальчишку, имя которому они уже подобрали. А гранатомётного залпа в окно Антон Андреевич не опасался. Дом и офис с окрестностями пребывали под весьма надёжным контролем. Чисто на всякий случай.

Повторный звонок раздался часа через два, и в трубке зазвучал совсем другой голос. Вежливый и на удивление жизнерадостный. Для начала он сердечно поблагодарил Меньшова за то, что тот подобрал и сберёг трубку, потерянную бестолковыми пацанами. Потом голос учтиво намекнул, что, мол, не отказался бы получить свою собственность обратно.

– Да ради Бога. – Антон Андреевич по обыкновению оставил все свои эмоции при себе. – Где вам удобнее?

Без пяти десять следующего утра он стоял на Владимирской площади, там, где останавливаются автомобили, и смотрел, как падают наземь тихие медленные снежинки. Небо было затянуто размытыми слоями облаков, в которых медленно плыло холодное красноватое солнце. На него можно было смотреть не жмурясь. Время от времени Антон находил взглядом негреющее светило. Чего только не изобрело человечество – задушило плотинами великие реки, испакостило красивейшие на планете места отходами атомных станций, сожгло в топках тысячелетний труд земных недр… и не в последней степени ради того, чтобы залить светом улицы ночных городов. А всё равно – стоит взойти солнцу, и становится ясно, насколько убоги все усилия одного из биологических видов, почему-то вообразившего себя разумным…

Снежинки неторопливо садились на непокрытую голову Меньшова, на его плечи. Когда часы на руке пискнули, возвещая ровно десять часов, он повернулся и увидел небольшую – всего четыре машины – колонну чёрных одинаковых «Блейзеров», выруливавшую на площадь. Антону они чем-то напомнили танки, явившиеся прямиком из девяносто третьего года.:

Джипы подъехали и остановились – без какого-либо порядка и подавно не в прямоугольниках, вычерченных на асфальте линиями белой краски, отчётливо видными сквозь лёгкий слой снега. Какие там правила парковки, какое там уважение к окружающим! Каждый встал, где его душеньке было больше угодно. Прочие водители, всякие разные «Москвичи» с «Жигулями», которым беспорядочная кавалькада перегородила въезд на стоянку, могли отправляться устраивать свои машины на Большую Московскую – или вообще ко всем чертям. Парковщик в малиновом комбинезоне, подбежавший было к «Блейзерам», после десяти секундного общения с «хозяевами жизни» отлетел прочь как ошпаренный и больше не приближался.

Вылезший из джипов народ, числом около дюжины, топтался возле машин, закуривал, с интересом оглядывался. На рослого благопристойного гражданина в тёплой кожаной куртке, стоявшего в десятке шагов, братки не обращали никакого внимания.

В конце концов Меньшову стало просто смешно, и он поднял чехол с «Нокией» за кожаный хвостик, поинтересовавшись:

– Не меня ищете?..

Первыми обернулись двое, в которых он сразу признал главаря со «старшим помощником». Не составляло труда также понять, в каком порядке они с ним давеча разговаривали по телефону. Вряд ли учтивый голос исходил от приземистого, низколобого, резкого в движениях «старпома». А вот второй, полный, в длинном пальто, для драки явно не предназначенном, был определённо начальником. Вежливым и для разнообразия интеллигентным. Удачная комбинация, производившая, вероятно, в большинстве случаев именно то действие, на которое была рассчитана.

Они и теперь пустили в ход накатанный сценарий.

«Старпом» подскочил к Меньшову, очень невоспитанно выдернул «Нокию» у него из руки (Антон позволил ему это проделать) и заорал:

– Ты, бля!!! Маму твою!!!

Меньшов своей мамы не знал никогда, ибо вырос в детдоме. Очень даже возможно, что женщина, бросившая ребёнка, полностью заслуживала всё о ней сказанное. Личной обидчивостью Антон опять-таки не страдал – его слишком давно отучили и от кипучих эмоций, и подавно от их внешнего проявления. Он просто оценил решимость лезущего на рожон «старпома», помножил её на заинтересованное кучкование остальных – и резко отшагнул назад, вскидывая правую руку.

На широкой груди «старпома», между полами распахнутой куртки, тотчас возникло пятнышко красного цвета. Идеально круглое и совсем небольшое, размером с монетку. Одновременно с нею второе точно такое же обосновалось на щеке главаря. Он-то, главарь, прежде других и заметил напасть, потому что в тонкий луч лазера стали влетать снежинки и, влетая, вспыхивать яркими рубиновыми огоньками прямо перед носом бандита.

– Стой, стой!.. – закричал он неожиданно тонко. «Старпом» остановился, точно злой пёс, услышавший хозяйское «фу!». Только в отличие от пса ему была интересна ещё и причина команды. Несколько рук тут же указали ему её, алевшую на мохнатом шерстяном свитере. Реакция была адекватная – «старпом» испуганно замер, ибо очень хорошо знал, что такая точечка может означать скорую пулю, и цвет тяжёлой мясистой физиономии начал меняться от смугловато-румяного к грязно-серому, как растоптанный колёсами и ногами снег на асфальте. Антон философски подумал о том, что этому молодцу наверняка приходилось самолично пытать связанных пленников. А потом заливать трупы цементным раствором, превращая в склепы фундаменты каких-то домов… Люди, привыкшие безнаказанно распоряжаться чужой жизнью, почему-то ужасно дорожат своей собственной… Такой единственной, такой неповторимой…