Ольга Тарасевич - Ожерелье Атона

Отчаяние в глазах Вадима сменилось надеждой:

– Она сама просила меня уехать!

– Специально. Так как слишком хорошо тебя знала и понимала: ты ни за что не вернешься в Москву, пока во всем не разберешься. А потом действительно испугалась, что правда выплывет наружу…

– Сука! Почему же ты не сдохла?! – закричала Света. – Тимофей, они на пушку нас взяли! Какой ты все-таки идиот! Это же все специально подстроено!

Смахнув пот со лба, Лика устало сказала:

– Я правда так и не поняла, как они убили Виктора Попова. Зачем убрали Юрия Космачева? И в смерти Али тоже многое непонятно. Надеюсь, следствие во всем разберется.

Она подошла к дверному проему, высунула голову и прокричала:

– Джамаль, мы все выяснили! Принеси, наконец, воды!

Увидев входящего в комнату с упаковкой минеральной воды начальника службы безопасности «Aton’s hotel», Паша подскочил к Лике и ударил ее по щеке связанными руками. Она отшатнулась, удар получился сильным.

– Мерзавка! – взорвался бойфренд. – Я чуть с ума не сошел, думая, что тебя насилуют.

– Для сумасшедшего, – Лика уклонилась от второго удара и повисла на Пашиной шее, – ты слишком хорошо дерешься. Прости, ну прости меня, солнышко…

– Мы приносим извинения за причиненные неудобства, – виновато сказал Джамаль. – Но на госпожу Вронскую действительно было совершено покушение. У нас имелись основания подозревать, что жизни других гостей отеля угрожает опасность. Поэтому администрация приняла решение причинить маленькие неприятности, с тем чтобы избежать крупных. Все вы, за исключением госпожи Карповой и господина Романова, как я понял, можете пребывать в нашей гостинице сколь угодно долго и совершенно бесплатно.

Оторвавшись от бутылки с минеральной водой, Игорь Полуянов выматерился и сказал:

– Да пропади вы пропадом с гостиницей вашей, трупами и ожерельями! Я ведь с самого начала говорил, что Светка ломает комедию!

– Скотина! – сквозь зубы процедила Светлана.

– Знаешь, – Игорь удивленно на нее посмотрел, – мне, наверное, впервые абсолютно безразлично, что ты обо мне думаешь. Правда. Абсолютно по барабану. Надо же, так, оказывается, бывает…

– Господин Романов, за дверью этой комнаты дежурит охранник. Забор вдоль территории гостиничного комплекса оборудован видеокамерами. Надеюсь на ваше благоразумие, – Джамаль старался говорить вежливо. Однако и подчеркнуто безукоризненный английский, и выражение лица начальника службы безопасности «Aton’s hotel» красноречиво свидетельствовали: сутулый, растерянный профессор вызывает у египтянина отвращение. – Завтра в сопровождении сотрудника полиции вы вылетите в Москву. Там вас передадут представителям российских правоохранительных органов. Распорядиться, чтобы вам принесли ужин?

Тимофей Афанасьевич отрицательно покачал головой:

– Благодарю, не стоит. Знаете ли, мне сейчас не до еды.

– Как хотите.

Легкий щелчок замка. Вот он и остался один, наедине со своей последней ночью.

Нащупав в кармане флакон с таблетками, Тимофей Афанасьевич успокоенно вздохнул. Милые египтяне, при обыске они поверили: препарат от сердечной боли. Впрочем, он особо не лукавил, сердечной боли не будет. Никогда… Милая его Светочка: «Это снотворное, подсыпь его в стакан Вронской, она вечно хлещет сок гуавы. Раз уж у тебя появились ключи… А с Вадимом разберемся позже. Тоже отравить его было бы проще. Но и рискованнее». Он тогда еще спросил, откуда снотворное. А Светочка пожаловалась на бессонницу, и глаза у нее стали такими виноватыми, как у студентки, не знавшей, кто такие бедуины (кочующие жители пустыни! Позор!). И тогда Тимофей Афанасьевич понял: это «снотворное» припасено и для его вечного сна, свидетелей не оставляют. Понял – и все равно пошел, выждал момент, когда Паша выйдет из номера, опустил несколько таблеток в пакет сока. А как же иначе? Светочка, любимая голубушка, она должна быть на свободе.

Жаль, что все сложилось так неудачно. А таблетки Светины – они сгодятся…

Отложив флакон – не сейчас, позже, позже, – Тимофей Афанасьевич опустился в кресло и закрыл глаза. Самое дорогое воспоминание – их первая встреча…

Он поставил студенту «удовлетворительно» и все доказывал самому себе: выше ну никак невозможно. Да, блестящие знания фиванской космогонии, но полный пробел относительно других. Особенно обидным было то, что и сам Тимофей Афанасьевич именно фиванскую космогонию обожал неистово. Поэтому и задавал дополнительные вопросы, рассчитывая вытянуть студента на «хорошо». А потом быстро вывел в зачетке «удовлетворительно», опасаясь, что и вовсе придется отправлять парня на пересдачу.

Тормоза машины истошно скрипнули.

Тимофей Афанасьевич растерянно огляделся по сторонам. Сумеречный шумный Кутузовский проспект, хлипкая каша снега, автомобиль возле его ног, слепящие фары.

– Я чудом вас не сбила! Но вы же шли на красный свет! Я вам сигналила-сигналила! А вы топаете себе как ни в чем не бывало!

– Простите, не слышал, задумался, – пробормотал Тимофей Афанасьевич, оборачиваясь к обладательнице звонкого голосочка.

Невероятно. Из головы вылетело все. История Египта, студент-троечник и тем более классификация особей противоположного пола. Прочие женщины окончательно и бесповоротно исчезли из жизни профессора Романова. Рядом с ним стояло взволнованное черноволосое совершенство с ярко-синими глазами и что-то озабоченно говорило. Но Тимофей Афанасьевич уже ничего не слышал. Просто старался запомнить ее всю – хорошенькую, растерянную и такую любимую.

Она дернула его за рукав:

– Отвезти вас домой? Ау! Второй раз спрашиваю! Да вас точно сегодня машина переедет!

В салоне «Тойоты» Тимофею Арсеньевичу стало совсем худо. Девушка расстегнула шубку, мелькнули едва прикрытые короткой юбкой ножки, узкие колени.

– Вы маньяк? – спокойно уточнила она.

– Я… преподаватель, – объяснил профессор.

Она расхохоталась:

– Бедные ваши студентки! Если вы так же пристально смотрите на их ноги, нет никаких шансов спрятать под партой учебник.

«Господи, что со мной творится? Она же совсем ребенок. И я теряю голову», – с ужасом подумал Тимофей Афанасьевич.

Вид собственного дома ужаснул его еще больше. Неужели они приехали так быстро?

– Вы, наверное, откажетесь, но я был бы рад… – услышал профессор собственный голос.

Всего лишь ее тихое: «Да».

Счастье.

На кухне он сразу же засуетился, согрел чай, попытался сделать бутерброды. И нож запрыгал в трясущихся руках. А она бинтовала порезанный палец, неодобрительно покачивая красивой головкой: «Какой же вы, профессор, неловкий».

Света. Светочка. Его свет, разбудивший так неожиданно и все вокруг вдруг наполнивший новым смыслом…