Галина Романова - Игры в личную жизнь

Тут он убрал ладони от лица и внимательно посмотрел на меня. Не как на умалишенную, нет. Как на вполне нормального человека. Просто взгляд его был несколько оценивающим. Словно он взвешивал что-то и все никак не мог решить, готова ли я к этому.

– Почему ты думаешь, что это я? – спросил он сипло и начал подниматься. Делал он это неловко, странно заваливаясь на левый бок. Так, будто ему было больно.

– Потому что ты не спросил у меня там, в машине, приметы моего сына! – наконец озвучила я то, что давно меня тревожило. – Ты расспросил меня о моей невестке, но не задал ни единого вопроса о Славке. Почему? Ты же не видел его никогда! Потом ты самозабвенно врал мне о том, что печешься о моей безопасности, а сам утащил в самый опасный район города. У тебя же имеется квартира в городе. Там охрана. Не думаю, что она хуже, чем здесь. Нет, ты везешь меня в эту глушь, где обо мне никто и никогда не узнает! К тому же еще и запираешь. Зачем? Чтобы я не убежала? Ответь!

– Да. Чтобы ты не убежала, – ответил он так просто, будто речь шла об утренней воскресной рыбалке.

– И этот твой треп о чувствах! Все – ложь! Подойти он ко мне боялся... Ты не побоялся напугать меня до истерики, а подойти испугался? Это же ложь, Лукашин! Все всегда было ложью, все, что соприкасалось с тобой! Если бы Валик тогда...

Договорить я не успела. Лукашин, до сего момента так и не сумевший толком принять нормальное положение и стоявший на полусогнутых ногах, кинулся на меня с прытью хищника. Вцепился мне в горло и, цедя сквозь зубы каждое слово, зашипел:

– Что – Валик?! Дался тебе этот Валик, детка! Что ты мне хотела о нем сказать, а? Что я виновен в его гибели? Так?! Можешь не говорить, я это читал в твоих глазах, когда ты молчала тогда двадцать с лишним лет назад... Ты никому и ничего не рассказала, но день за днем казнила меня своими черными глазищами, в которых только боль, презрение и омут – и больше ничего... Как я хотел бы тебя ненавидеть, Сашка! Кто бы знал! Но ненавидел все время себя... Ненавидел и казнил, день за днем! Я старался исцелиться, очень старался. И у меня почти это вышло, но потом... Потом ты появляешься много лет спустя, и мое безумие снова просыпается. Знаешь, что это такое – любить тебя? Что это за боль? Нет, это не ванильные сопли на розовой щеке по ночам в подушку! Нет, дорогая, это то, что выворачивает тебя наизнанку! Что заставляет грызть землю и ломать до крови ногти об нее! Это лихорадка, это опухоль, которая съедает тебя день за днем и снова и снова напоминает тебе, что та единственная, о которой ты думаешь все время, никогда не будет с тобой! Потом ты появляешься... Ищешь меня... Зачем? Чтобы опять напомнить мне о нем? Тебе хорошо было с ним, детка? Как тебе было с ним, а? Я наблюдал каждую ночь за вами из кустов... Вы думали, что я ничего не знаю, а я знал, Сашка. И видел его руку на твоей худенькой спине. И ненавидел его пальцы, которыми он теребил твою косу... Но я терпел! Я все это вытерпел ради тебя и ради своей надежды, а ты... Ты обвиняла меня! И тогда, и все эти годы, и теперь... Хочешь знать, что в этом чулане?! На, смотри!

Он с силой отшвырнул меня к противоположной стене, но тут же опомнился и испуганно поймал за руку, наверное, чтобы я не упала и не ударилась. Что-то даже похожее на извинение успел пробурчать, прежде чем справился с замком и успел открыть дверь.

– Заходи! – властно приказал Васька и включил свет. – Заходи...

Конечно же, там не было ни Славки, ни Вики. Обычная кладовка, какие бывают в каждом доме. Полки, забитые старыми газетами и журналами. Пустые банки. Какая-то промасленная ветошь в большом эмалированном ведре. Старый велосипед висел почти под потолком. Насос, спущенный резиновый мячик и прочий хлам, место которому было на свалке.

– Ну? – Лукашин больше не смотрел на меня, оскорбленно таращась куда-то в потолок. – Что еще желаешь узнать? Имеются еще какие-нибудь подозрения?

– Зачем же было вешать такой огромный замок на эту дверь? А подозрения у меня имеются, Вася... – Я подошла к ведру, поддела носком туфли промасленную тряпку и швырнула ее к его ногам со словами: – Убей меня, если здесь нет тайника с оружием, Лукашин!

Я не была провидцем. Любой другой человек, плохо знающий Ваську, в этой ветоши углядел бы что-нибудь другое, вполне безобидное. То, что этим тряпьем протирается автомобильный двигатель, например. Но все дело было в том, что Лукашин не любил возни с моторами. Это была не его стезя и не его хобби. К тому же подобные вещи уместнее держать в гараже, где эти самые машины обычно ремонтируются и доводятся до блеска. К чему держать промасленные тряпки в чулане, да еще запирать их на замок?

– Ну же, Васька! Постарайся убедить меня в том, что я ошибаюсь.

Он не стал отвечать, а высоко задрав руки, потянул за одну из полок. Та подалась, а вместе с ней поехала в сторону вся стена. Жалобно тренькнул велосипедный звонок. Шуршащим водопадом посыпались с полок старые, пожелтевшие от времени газеты. Возмущенно звякнули пустые банки. Но все эти неудобства стоили того зрелища, что открылось моим глазам.

– Боже мой! С ума сойти! – всплеснув руками, я оказалась перед глубокой стенной нишей и изумленно рассматривала оружейный склад, принадлежащий моему другу детства. – Лукашин! Это же как в кино про Терминатора! Не хватает только гранатомета! Зачем тебе все это? Ты что, воевать собрался?!

– Собрался, – недовольно буркнул Васька, и стена с полками медленно вернулась обратно, закрыв собой аккуратные стеллажи с оружейным арсеналом. – Тебе-то что?

– Не груби мне, – попросила я примирительно, мгновенно устыдившись, что обвинила его во всех смертных грехах. – Лучше объясни все толком. И все же... ответь мне: почему ты не спросил у меня про Славку?

– Идем наверх. – Он вышел из чулана, запер дверь на огромный замок, что уже не казалось мне странным, и, с трудом переставляя ноги, полез наверх по лестнице на второй этаж. – Тебе надо привести себя в порядок и переодеться. А то выглядишь как пугало.

Обижаться смысла не было. Я и на самом деле выглядела так себе. Юбка после того, как провалялась ночь на полу, измялась. Волосы всклокоченные. Глаза после вчерашних слез и почти бессонной ночи припухли и покраснели. К тому же нервозность никогда не способствовала тому, чтобы я хорошо выглядела.

Я заперлась в душевой и, приткнув пакет с одеждой на крохотном стульчике, встала под воду. Из красивой лейки под потолком лилась еле теплая водица, стекая по моему телу редкими скупыми струями. Ладно, и так сойдет. К тому же то, что Лукашин остался по ту сторону двери, добавляло мне настроения. Мне представилась неплохая возможность проанализировать все, что произошло за последние десять минут, и к тому же не быть при этом объектом его пристального наблюдения.