Наталья Солнцева - Кинжал Зигфрида

Серж почувствовал, как последняя фраза вывела его из транса. Он словно очнулся от какого-то дурмана и задал вопрос:

– Вы думаете, нам придется эвакуировать архивы?

– Я буду настаивать на уничтожении.

– Как можно?

– Нужно, милый Серж. Необходимо! Кое-кому давно не дают покоя наши бумаги. Боюсь, мой старый знакомый, барон фон Штейн, сгорает от нетерпения…

Он оборвал себя на полуслове. Его молодой собеседник напряженно размышлял над судьбой Зигфрида.

– Золото было проклято, – невпопад произнес Серж.

– Бесстрашие – вот лекарство от проклятий.

– Но Зигфрида не упрекнешь в трусости. О-о, я вспомнил! Чтобы воспользоваться силой кольца, скованного из магического золота, нужно было отречься от любви.

– Вы начитались сказок, Серж… Как ваша очаровательная Мишель? Вы женитесь?

– Мы решили отложить свадьбу до окончания войны.

– Напрасно. Взгляните на розы за окном. Срывайте их сейчас, пока дыхание зимы не погубило их красоту и свежесть…

Филофея вытащила ухватом из печи чугунок с распаренной картошкой и позвала обедать Василису с Улитой. От постоянной возни с водой ее руки потрескались, загрубели. Не верится, что когда-то они были праздными, ухоженными, гладкими, с розовым лаком на отполированных ногтях. Не верится, что вместо застиранных обносок, черных брюк, кофты и платка она когда-то носила красивую яркую одежду.

– Штаны монахиням носить не положено! – ворчали сестры.

Авксентий, бывало, заступался за молодую помощницу, корил их:

– Одежды для тела надобны, они не в силах ни очистить душу, ни запятнать ее. Пусть ходит в чем ей удобно. В ваших-то юбках несподручно грядки полоть да грибы собирать.

Сестры краснели, сердились.

– Монашество – стезя смирения, – наставлял их преподобный. – Один Господь есть судья наших дел!

Авксентий стал ей вторым отцом – мудрым, всепонимающим и всепрощающим. С его смертью она осиротела. «Он любил меня, а я его обманывала, – терзала себя Филофея. – Я так и не призналась ему в том, что меня мучает. Я лживая, грязная женщина, притворяющаяся праведницей. Бог меня покарает!»

Каждый раз, принимаясь за еду, обитательницы Камки произносили слова молитвы и поминали почившего Авксентия. Им его не хватало.

Филофея поставила на выскобленный стол квашеную капусту с клюквой, вчерашний хлеб, тарелки с картошкой. Сестрам полила растопленным салом, а себе только сольцой посыпала. На глаза набежали слезы. Преподобный не хвалил ее за излишнюю строгость к себе:

– Угнетать плоть постом следует в меру. Лишь гордыня заставляет нас усердствовать в сем деле. Не через пустой желудок придем мы в рай, а через божественный дух!

Отец тоже подкладывал Тае лучшие кусочки, покупал ей лакомства и чудесные подарки. Он баловал ее, а она отвечала ему нежной любовью.

– Что ж ты сухую картоху ешь? – заметила сестра Улита. – Гляди, с ног свалишься! Кто тогда нам, старым, поможет?

– Бог милостив, – шептала Василиса. – Скоро приберет нас.

«А как же я? – в отчаянии думала послушница. – Неужели мне придется доживать век одной в забытой всеми Камке?»

Тут же приходили ей на ум примеры отшельников, и на щеках выступала краска стыда. Значит, слаба ее вера, раз в душе живет страх!

Вспомнилась отцовская улыбка, его суровый голос, который совершенно не пугал Таю. Она была его любимицей. Он садился в глубокое мягкое кресло, дочка – на скамеечку рядом, и они беседовали о жизни, о Боге, о любви.

– Любовь – это все сказки для таких глупышек, как ты, – посмеивался отец. – Можно любить детей, любить жизнь, любить свое дело, наконец. А между мужчиной и женщиной возникает страсть, физическое влечение, инстинкт продолжения рода. И не более!

Таисия не возражала. Отец старше, умнее, опытней: раз говорит, значит, знает. А ей не пристало сомневаться. Спорить с родителями непозволительно. Отец любимую дочь плохому учить не станет.

Как же хотелось его увидеть! Уткнуться по-детски в колени, выплакать свое горе, рассказать все страшные тайны. Особенно про Ангела … Про то, как он приходит в безлунные ночи, приникает к оконному стеклу и ведет греховные речи, произносит обольстительные слова.

Раньше он являлся, едва она успевала опустить голову на подушку и сомкнуть веки, а в последнее время сон и явь перемешались. Раньше святость Авксентия охраняла ее покой, отпугивала бесов и демонов. Когда Господь забрал старца к себе, нечистая сила воспрянула, пошла в наступление. Филофея с ужасом вскакивала посреди ночи, не понимая, спит она или бодрствует. Просыпается во сне или наяву?

Лицо Ангела смутным пятном виднелось за стеклом окна, в черноте ночи; его голос доносился тихо, будто издалека, но ему невозможно было противиться. Руки и ноги послушницы наливались свинцом, язык и губы немели, и она не могла ни пошевелиться, ни крикнуть. Читая Жития святых, она находила подтверждение своему состоянию. В давние времена преподобная Евдокия сподобилась узреть ангела, при виде небесного вестника женщина была так ослеплена его сиянием и поражена чудесным видом, что уста ее молчали несколько дней.

«Так то был настоящий посланец Божий, – дрожа, думала Филофея. – А кто является мне и смущает меня?»

На этот вопрос не было ответа. Ангел говорил ей о любви, о неземном блаженстве, которое она познает в его объятиях, о свете небесного огня, который пробудит ее сердце для любовного чувства.

– Выйди ко мне… – раздавалось то ли за окном, то ли в уме потрясенной сладостным и ужасным голосом посланника Филофеи. – Выйди…

«Ты от Бога… или от сатаны? – хотела спросить она, но не могла вымолвить ни слова. – Соблазняешь меня или испытываешь?»

Молодые мужчины, которых она встречала у колодца или в лесу, отталкивали ее своим видом и грубыми речами. Они предлагали воды наносить, дров наколоть, продуктов подбросить. Филофея, опуская глаза долу, только молча трясла головой. Нет, мол! Не надо!

Иногда попадались упрямцы, и от них непросто было отделаться. Носили-таки воду, рубили дрова, оставляли крупу, сахар, консервы. Сестры все принимали – голодно стало в Камке.

– А этот… строитель… заглядывается на тебя, – говорила Улита, обращаясь к послушнице. – Сердечко-то екает? Проверь себя, сестрица.

Строителя звали Михаил. Его послала в здешние места подрядная фирма.

– Я инженер, провожу независимую экспертизу состояния старой монастырской дороги, – объяснил он. – Можно ли провести дренажные работы и восстановить ее? Если да, то есть резон говорить о возрождении Дамиановой пустыни, а если нет… то придется отказаться от этой идеи. Без дороги никакое строительство невозможно. Заказчик просит дать заключение и составить приблизительную смету. Сейчас в России входит в моду благотворительность. Богачи подумывают о душе, о загробном мире, об искуплении грехов. Как будто пожертвованиями на храмы можно заслужить рай небесный! Вы как считаете, Филофея? Можно?