Наталья Солнцева - Кинжал Зигфрида

– Ясно.

На самом деле Михаил ничего толком не понял. За то время, что наездами провел в Камке и окрестностях, он всякого наслушался от местных: и про монашку, и про болотных духов, которые людей морочат. Теперь вот до бога войны дело дошло. Убийство егеря Лычкина всколыхнуло сонный люд, посеяло множество домыслов и самых невероятных слухов.

– Не надо было мертвецов тревожить, – глухо произнес Стариков. – Я помню, в нашей деревне дед жил, Ипатием его звали. Он первый начал в лес с лопатой хаживать. То гильзу от снаряда притащит, то зажигалку немецкую, то… – Он замолчал на полуслове. – С Ипатия-то и пошла мода мародерничать. Дед сам плохо кончил и на других беду накликал.

– С ним что-то случилось?

– Ага! – как будто даже радостно воскликнул молодой егерь. – Гранату откопал немецкую, она и рванула. От Ипатия только клочки разлетелись в разные стороны. Деревенские мужики потом землю вокруг совками соскребали и в гроб ссыпали. Бабка пуговицу дедову нашла, голосила на весь лес. С той поры и пошло – то мальцы соседские подорвались, то… – он опять запнулся. – Господи, помилуй! Точно, Ипатий злого духа на волю выпустил! Как-то охотники на мертвеца наткнулись у лесной дороги, тот в машине сидел ну, в милицию сообщили, все как положено. А потом эти охотники сами умерли: один самогоном упился и повесился в белой горячке, другой в реке утоп. Рыбу удил, упал с лодки, пьяный, – и кранты. Через две недели выловили тело аж в Тарановке, к берегу прибило. Тарановка ниже по течению, вот и…

– При чем же тут Ипатий? – перебил его инженер. – Здешние мужики небось не раз погибали по пьяни.

– Так дядя Макар с теми охотниками был, когда мертвеца нашли, – медленно произнес пленник. – Сильно удивлялся, что в траве рядом с машиной валялся кисет деда. Он его подобрал и молчок: боялся, засадят Ипатия в каталажку. Пропадет старикан! Дед уперся, как баран, – ничего не видел, ничего не знаю, а кисет там случайно оказался: обронил раньше, когда грибы собирал. Ну, дядя Макар про кисет никому не сказал. Человека того в машине ведь не убили, он сам помер, а деду досталось бы на орехи. Дядя Макар хороший был… добрый.

Парень зашмыгал носом – наверное, прослезился.

– Выходит, твой напарник один в живых остался из тех троих? – спросил Михаил и тут же понял: сморозил не то. – Вернее, умер последним.

– Как я мог? – всхлипнул под шапкой егерь. – Я любил дядю Макара…

Инженера заинтересовал его рассказ. Может, парень ни в чем не виноват?

– Макар не мог ошибиться? Как он узнал кисет деда Ипатия?

– Старикан немецкие прибамбасы на кисет прикрутил, таких ни у кого больше не было: значки какие-то или нашивки. Я не видел, это ж лет десять назад случилось.

– Откуда ты знаешь эту историю?

– Вся деревня о том галдела! А недавно дядя Макар разговорился: как раз про мертвеца в машине вспоминал, про кисет. Про то, что дед Ипатий заварил кашу, себя погубил, а люди по сей день расхлебывают. Дядя Макар много чего помнил. У него под хмельком язык развязывался, всего не переслушаешь!

– Ты сам откуда родом? Из Шубинки? – по-доброму спросил Михаил.

Пленник перестал казаться ему преступником: скорее молодой егерь стал жертвой обстоятельств.

– Не, из Борового. Как и Макар. Жалко его… Не верю, что у меня рука поднялась! Сколько бы я ни выпил, за нож не хватался. Драки не по мне.

– У Ипатия родственники есть?

– Старуха его давно преставилась, а сын у них больной был, инвалид, тоже помер.

– Печально. Ты давно в Камке прячешься?

Иван отрицательно качнул головой:

– Мне на одном месте оставаться нельзя. Пару раз ночью залезал к монашкам, картошки набрал и теперь вот дождь пережидаю. Я никому зла не делал, поел бы яиц и ушел. Отпусти меня, а?

Матвей в прекрасном расположении духа поджаривал тосты. В открытое окно кухни доносился собачий лай, – хозяин откормленного дога пытался оттащить своего любимца от дерева, на которое взобралась дворовая кошка. Двое школьников оживленно жестикулировали, проходя мимо. Стояло безветрие. Город в рассветной дымке казался розовым, неподвижный воздух тяжелыми влажными пластами лежал между домов. Лиловая гряда облаков на горизонте обещала дождь.

– Что-то горит! – воскликнула Астра, и Карелин спохватился, поспешно вытащил из тостера два кусочка чересчур подрумяненного хлеба.

– Черт…

– Не поминай с утра нечистую силу, – хихикнула она.

Они сели завтракать – молча, как супруги со стажем. Новости обсудили еще вчера вечером. Матвей полночи не спал, обдумывал услышанное.

То, что эксперт упомянул о Брюсах в связи с Кинжалом Зигфрида, взволновало его сильнее, чем хотелось бы. Если шотландский король Роберт Первый вел род от знатных кельтов, то он, несомненно, разбирался в романтических преданиях, следовательно, мог интересоваться магическим клинком или даже держать его в руках. Его потомок Яков Брюс сделал карьеру в России, при дворе Петра Великого. Поговаривали, будто царь с Лефортом [7]состояли в тайном обществе – чуть ли не в масонской ложе – и проводили свои первые заседания в рапирной зале Сухаревой башни.

Вдруг Брюсы привезли кинжал с собой, прятали его в башне, а потом… Что было потом? Не зря же молва упорно твердила про какой-то клад, замурованный в стенах башни? Правда, речь шла о каббалистических книгах, которые якобы заделали в толщу кладки и забили «алтынными» гвоздями. Из-за слухов про алхимические опыты, эликсир бессмертия и прочую чепуху к графу Брюсу приклеилось прозвище Чернокнижника. Но вдруг эти слухи основывались на крупицах истины? Занимался Брюс каббалой или нет, был членом тайного общества или ему это только приписывали – что-то в его образе жизни и мыслей заставляло людей сочинять небылицы.

Брюсам не везло с наследниками мужского пола. Пережив царя, граф Яков поселился в своем подмосковном имении, где и умер бездетным. Кому он передал знания? Кого посвятил в свои тайны? Не потому ли мятежная душа его никак не успокоится, являясь в виде бесплотной тени то на Сретенке, то в аллеях подмосковных Глинок, что «шотландский маг» не успел чего-то завершить?

Мог ли кинжал оказаться в России? Мог ли попасть к вольным каменщикам, которые узнали, где он находится? Почему бы нет?

Матвей почти поверил в легенду о священном оружии Зигфрида, по крайней мере, он рассуждал о клинке как о реально существующей вещи. Ему стало стыдно.

Часам к четырем утра он забылся тревожным сном, где видел себя Брюсом, сидящим за столом в зале под сводами с гусиным пером в руке…

Граф что-то пишет, торопливо набрасывает на бумаге какие-то расчеты, разбрызгивая чернила. Затем резко поднимается и шагает по деревянной винтовой лестнице вверх, к шпилю Сухаревой башни. В шатре сухо, пахнет свежей стружкой и ветром. Брюс подходит к слуховому окну – перед ним простирается дивная панорама Москвы, залитая солнцем. Утопающие в садах домики горожан, голубая лента реки, белые храмы с золотыми маковками, бегущие по небу курчавые облака…