Елена Михалкова - Темная сторона души

В его фразе не было ничего особенного, но слова следователя все восприняли как обвинение.

– Мне нужно детей кормить, – попыталась оправдаться Вероника.

– А что тут плохого? – одновременно с ней осведомилась Маша, плюхая на скатерть тарелку с овощами.

– Вы нас про еду пришли спрашивать? – неожиданно зло спросил Митя, сидевший рядом с Ириной за столом.

Маша удивленно взглянула на него. Все семейство Егоровых было выбито из колеи: Вероника время от времени всхлипывала и вытирала слезы, Ирина ходила с растерянным лицом и натыкалась на всех домашних, Димка, узнав о смерти бабушки, сначала громко рассмеялся, а потом так же громко разревелся, почти без перехода, и Маше пришлось его успокаивать с помощью Кости. Хорошо еще, подумала она, что сам Костя воспринял происходящее довольно адекватно: ответив на вопросы следователя, ушел к себе наверх, в мансарду, и улегся читать Сергея Лукьяненко. Но даже на общем фоне своего семейства Митя вел себя странновато: поначалу молча стоял в углу с зажатым и каким-то беспомощным лицом, потом, после ухода следователя, неожиданно прикрикнул на дочь, отчего та вздрогнула и шарахнулась в сторону. Теперь он сидел за столом, прижав ладони к шее сзади, и не принимал участия в общем разговоре, если растерянные реплики, которыми обменивались Вероника и Маша, можно назвать разговором. По впечатлению Маши, именно так и должны были вести себя убийцы, и ей было неприятно видеть в таком состоянии мужа Вероники.

– Да нет, не про еду, – по-прежнему бодро ответил следователь на реплику Мити. – Я пришел спросить у вас, уважаемые мои: знаете ли вы, что врать нехорошо?

Все дружно взглянули на него. Маша бросила короткий взгляд на Веронику, потом на Митю и с неприятным чувством увидела, что на их лицах нет удивления – только страх и обреченное ожидание.

– Вы о чем? – звонким, чересчур звонким голосом спросила Вероника.

Борис Петрович уселся за стол, открыл портфель и выложил какие-то бумаги, которые всего пятнадцать минут назад туда спрятал.

– Я о том, что вот ваши показания, – помахал он у них перед лицами исписанными бланками, – где все вы дружно свидетельствуете: Дмитрий Егоров провел весь день со своей семьей на берегу озера и никуда от вас не отлучался. Так?

Егоровы молчали. Маша, поняв, что происходит неладное, тоже.

– А вот показания свидетеля, который сообщает: он видел Дмитрия Егорова в два часа дня крадущимся по огороду к дому.

– Я не крался! – выкрикнул Митя, и Маша открыла рот, а Вероника тихо ахнула.

– Митя… – попыталась сказать она, но муж перебил ее.

– Я не крался, а шел к дому огородами, потому что так значительно ближе, чем обходить половину деревни, – уже спокойнее повторил он. – И не надо на меня так смотреть, будто я убийца! Мы забыли дома фотоаппарат, поэтому я решил за ним вернуться.

– И… – приглашающим тоном проговорил Забелин.

– И взял его, – закончил Митя. – Вот и все.

– А ваша теща… – тем же тоном начал Борис Петрович.

– Я не видел ее, поймите! Фотоаппарат лежал на буфете, я взял его и вышел из дома. И все! В комнату Ледяниной я не заходил!

– Почему же?

– Потому что не хотел видеть ее лишний раз, – отчеканил Митя, и Маша поняла по лицу следователя, что зря, зря он это сказал.

– Я помню о ваших… – Забелин чуть помедлил, – …о ваших крайне неприязненных отношениях. Значит, вы не знаете, была ли ваша теща, – он упорно продолжал называть Юлию Михайловну именно так, – жива в то время.

– Нет, не знаю. Я взял фотоаппарат и вышел. Специально старался не шуметь, чтобы…

Он замолчал.

– Чтобы что? – дружелюбно, чуть подавшись к нему, спросил Забелин.

– Чтобы не получить очередную порцию помоев, которыми покойная любила окатывать и меня, и всех остальных.

– Допустим, – кивнул следователь. – Допустим, все так, как вы говорите, Дмитрий Евгеньевич. Только одно не укладывается в вашу стройную версию. – Голос его стал откровенно насмешливым. – То, что вся ваша семья, включая сына, сообщила следствию ложь о вашем нахождении вдали от места преступления. Я не могу расценивать это иначе, как сговор.

– Да поймите вы… – начала Вероника.

– Понимаю, понимаю, – перебил ее следователь. – Не хотелось вашему супругу, чтобы его обвинили в причастности.

– Да как вы смеете! – возмутился раскрасневшийся Митя.

– Вы гонор-то свой успокойте, – посоветовал ему Забелин снисходительно, торопливо строча в очередной бумажке. – Распишитесь-ка вот тут, и проедемте с нами.

– Куда?

– В город, разумеется.

– И что? – растерянно спросила Вероника. – Что в городе?

Ирина и Димка молчали, словно онемев.

– А в городе видно будет, что дальше. Пока задерживаем вашего супруга, – объяснил Борис Петрович, не глядя на нее. – Будет следствие. А потом суд решит его дальнейшую судьбу.

– Но я не убивал! – Митя обращался к следователю, но смотрел почему-то на Ирину. – То, что я был в доме в то время, когда произошло убийство, чистое совпадение!

– Говорю вам: окончательно все решит суд, – словно потеряв к нему всякий интерес, прохладно ответил Забелин. – И в ваших интересах не громоздить одно вранье на другое, как вы пытались сделать.

«Жигуленок» поднял клубы пыли и уехал, увозя Забелина, оперативников и Митю. Вероника стояла около калитки, глядя, как оседает пыль, до тех пор, пока Маша не позвала ее. Ей пришлось повторить дважды, прежде чем Вероника услышала.

– Иду-иду, – отозвалась она без выражения. – Иду, конечно.

Она поднялась на веранду, взяла Димкину тарелку и вылила остывший суп в ведро. Маша хотела что-то сказать, но в это время хлопнула дверь, и в комнату ввалился Костя.

– Ма, кто приезжал? – спросил он, тщетно стараясь придать голосу налет трагизма, соответствующего случаю. – И где дядя Митя?

Услышав вопрос, Димка всхлипнул и внезапно отчаянно, громко заплакал.

– Папочка… папа! – всхлипывал он, закрыв лицо ладонями. – Он же хотел как лучше…

Плач его был таким горьким, таким безысходным, что Маша, собиравшаяся успокоить мальчишку, замерла на полпути, поняв, что ничего у нее не получится. И Костя встал, растерянно переводя взгляд с Вероники на маму и на содрогающегося в рыданиях Димку. Вероника хотела обнять сына, но неожиданно для всех вмешалась Ирина, до того сидевшая молча и механически помешивавшая в чашке давно остывший чай.

– Ну-ка прекратить балаган! – строго сказала она, и в ее интонациях прозвучало что-то неуловимое от Юлии Михайловны. – Как тебе не стыдно!

Она присела перед братом на корточки и отняла его руки от лица.

– Папа даст показания в милиции, – медленно и внятно объяснила она, как малышу. – Его показания проверят, а потом отпустят, потому что папа ни в чем не виноват. Понимаешь?