Елена Михалкова - Темная сторона души

Проверяя другие версии, оперативники опросили всех жителей деревни Игошино, а заодно и соседней Малаховки, стоявшей в семи километрах. Никаких чужих людей в день убийства ни в той, ни в другой деревне не видели. Рейсовый автобус, проходивший два раза в сутки через Игошино до райцентра, был в тот день заполнен до отказа, но в автобусе ехали только местные.

Впрочем, Забелин и не верил в версию с чужаком. Драгоценностей в доме нет, денег преступник не взял, хотя лежали те деньги в выдвижном ящике комода, даже не спрятанные в конвертик, а просто перевязанные хозяйственной резинкой: бери – не хочу. Вещей никаких не пропало. Стало быть, не по корыстным мотивам угробил человек Ледянину Юлию Михайловну, а по личным. И хотя соседи, не таясь, подтвердили показания Егоровых и их подруги Елиной о скверном характере убитой, но за скверный характер, слава богу, пока еще не убивают. Получалось, что единственным человеком, у которого имелся мотив, оставался Дмитрий Егоров.

Пока Макар бесцельно, с точки зрения Бабкина, шатался по деревне, заводя знакомства с жителями, сам Сергей подробно выспросил Веронику и Машу обо всем, что могло иметь хоть малейшее отношение к смерти старухи. Разговорил Ирину, но девочка ничего нового к словам матери добавить не могла, как и Димка, ее младший брат. Тот вообще смотрел на Бабкина с большим недоверием и один раз чуть было не разревелся, когда Сергей по глупости упомянул, что отец его сидит под арестом. М-да, приходилось признать, что толку от детей было немного.

Для очистки совести Сергей поднялся в мансарду – побеседовать с Костей. Парнишка ему обрадовался и охотно рассказал все, что помнил, но помнил он в основном, как мама испугалась, когда они заблудились в лесу, и как обрадовалась, когда они вышли на лесника.

– Что за лесник? – заинтересовался Бабкин. Маша никакого лесника и словом не упомянула.

– Ну, его только так называют – Лесник, – объяснил Костя. – На самом деле он уже давно им не работает. Мне мама так сказала. В общем, он нам показал, куда идти. Хотя я бы и сам маму вывел, – небрежно прибавил мальчик. – Я ориентируюсь неплохо вообще-то.

– А что тот лесник в лесу делал, он не сказал?

– Сказал, что грибы собирал, – протянул мальчик. – А, по-моему, просто перед нами притворялся.

– С чего ты взял? – мигом насторожившись, спросил Сергей.

– У него вся корзина была ветками закрыта. Я хотел посмотреть, а он мне не дал. Сказал, что грибы чужих глаз не любят. Ерунда же, правда?

– Может, и не ерунда, – пробормотал Бабкин, выпрямляясь во весь рост и чуть не стукнувшись о балку над головой. – Может, в игошинском лесу грибы растут ранимые, с тонкой душевной организацией. Кому, как не леснику, про их характер знать. Ладно, Костя, спасибо большое.

– Да вы обращайтесь, я помогу, – горячо заверил его Костя, вскакивая с кровати и преданно заглядывая Бабкину в глаза. – Хотите, послежу за кем-нибудь? Я могу, честное слово!

Бабкин чуть не ляпнул, что он последит парнишке ремнем по попе, но вовремя спохватился.

– Следить не надо, это любой дурак может, – веско сказал он. – А вот мать защищать – дело поответственнее.

– От кого? – испуганно дернулся Костя.

– Пока не от кого, но вдруг понадобится, – уклончиво ответил Сергей. – Так что ты будь рядом. Идет?

– Идет, – закивал Костя, и, довольный своими дипломатическими способностями, Бабкин потопал вниз по лестнице.

Родион встал в хорошем настроении, выглянул во двор и с легким замиранием сердца обнаружил под навесом ведро с колодезной водой, которое сам же накануне туда поставил. Опасливо макнув палец в воду, Копушин поежился: за ночь вода, конечно, согрелась, но обливаться все равно не хотелось. С минуту Родион раздумывал, что важнее: закаливание организма или честность перед самим собой, и пришел к решению, что большинство людей не говорят всей правды даже самим себе, а он, Родион Раскольников, говорит. Честно признается в своем отвращении к обливанию. Облиться может любой, а признаться в маленькой слабости далеко не каждый. Следовательно, это качество и стоит воспитывать в себе, а обливание подождет до другого раза. В конце концов, превосходство личности обеспечивается не ее физической выносливостью, а интеллектом.

Выплеснув ведро под куст калины, Родион вернулся в дом, позавтракал, с пренебрежительной усмешкой вспоминая вчерашних придурковатых оперативников, и понял, что ему хочется сделать. Не отдаться целиком и полностью тому приятному каждодневному делу, которое в действительности было развлечением… нет, хотелось маленькой зарядки для собственного настроения, всплеска эмоций. И Копушин знал: обеспечить такой всплеск лучше всего наблюдением за теми гомо сапиенсами, что бегают сейчас и суетятся, словно муравьи в разрушенном муравейнике, а все потому, что он, Родион, так захотел. Стоило, стоило насладиться результатом своих действий. Поэтому Копушин оделся, запер дверь и не торопясь пошел по деревне, рассматривая наличники на окнах. Жаль, идти недалеко – наличники в Игошине были хороши.

Дойдя до нужного дома, он остановился и заглянул за забор. Во дворе царила тишина, но его это не смутило – рассчитывать лишь на случайную встречу было бы глупо, а потому вполне можно зайти и поздороваться с людишками . Изумление, смущение, страх, ненависть – Родион последовательно перебрал все, с чем ему предстояло столкнуться, и приготовился наслаждаться театром. Но в тот момент, когда он уже собирался откинуть простенький перекидной крючок калитки, дверь открылась, и на крыльцо вышла девушка, а скорее, девчонка лет шестнадцати – худая, белокожая, с длинными светлыми волосами, закрученными на голове в неопрятный узел. Родиону нравилось считать себя физиономистом, поэтому он внимательно вгляделся в ее лицо, отметил тонкие губки, остренький носик, невысокий лоб и поставил диагноз: дурочка обыкновенная, фригидная, неуравновешенная. Смущали, правда, большие голубые глаза – взгляд их был далеко не глупым, а каким-то погруженным в себя, хотя смотрела девица на Родиона. Но на это не следовало обращать особого внимания. То, что «глаза – зеркало души», бред сивой кобылы и не более чем красивая фраза, Копушин с детства знал. Разве по его глазам – глубоко посаженным, какого-то неопределенного серого цвета – можно понять, что за душа скрывается за ними?

– Вы кто? – спросила девушка. – Что вам нужно?

Ага, вот так – без «здрасьте-проходите-не-хотите-ли-чаю» и всех сопутствующих выражений, которыми пользуются воспитанные люди. Сразу в лоб, без затей. «Ну что ж, – подумал довольно Родион, – так даже интереснее. И расшевеливать не понадобится». Открыл калитку и прошел во двор.

Ирина недоуменно смотрела на парня, зашедшего так бесцеремонно. В деревне не было принято входить без разрешения, и уж совсем обязательным было постучать в окошко, покричать хозяев – чтобы вся улица знала, кто к кому пришел. А этот… задохлый по-хозяйски калитку открыл, как будто приходил раньше, а теперь его ждали. «Губы в улыбке кривит», – неодобрительно подумала Ирина, не отдавая себе отчета в том, что так не понравилось ей в улыбке Родиона Копушина и во всем его облике. Вроде парень как парень, похоже, студент, чем-то на приятеля их соседа похож, только волосы темные, а не светлые, как у того. Но приятель племянника Дарьи Олеговны Ирине нравился, хотя она его всего пару раз из-за калитки видела: лицо вроде бы серьезное, а улыбнется – и сразу видно, что на самом деле он веселый. А у незваного гостя наоборот: улыбается, а смотрит серьезно, пристально. Так и уставился!