Елена Михалкова - Темная сторона души

Бабкин молчал.

– Так я тебе отвечу, – продолжала Царева тихим голосом, кроме которого ничего больше не было слышно на веранде егоровского дома. – Есть люди, которые и в самом деле с ума сходят. Другие, те, что в здравом уме, вроде тебя, их жалеют. Но они Господом нашим любимы и обласканы им будут после смерти. А есть такие – слышишь меня?! – такие, кто с души сошел. Не с ума, а с души. Потерял душу или продал ее… Вот такой она и была.

– Не судите и не судимы будете, – сказал Макар. – Я ничего не путаю?

– Не смей ерничать, – оборвала его Елена Игоревна. – Грешен человек, да. Но одно дело встретить человека без души и молить Господа за него, а другое – видеть, как он душу, близкую тебе, к страшному греху склоняет. К такому греху, после которого душа сама умирает! Такие люди большую власть над другими имеют, а над слабыми, неверующими – особенно. Слабые сами к ним летят, как мотыльки к огню. Раз – и нету божьей твари.

– Вы боялись, что ваша дочь откажется от Егора, – вдруг поняла Маша.

– Как сделала один раз, – добавил Сергей, тоже неожиданно прозревший. – Такое ведь уже было, правда? Светлана сдала сына в детский дом, но вы забрали его обратно. Точнее, уговорили ее забрать.

Царева помолчала, прикрыв глаза и застыв в полной неподвижности.

– Один раз я смогла Светлану переубедить, – проговорила она наконец, не открывая глаз. – Второй раз не смогла бы. Дьявол ее искушал, нашептывал, а она бы поддалась – потому что слабая, потому что от Бога отворачивается. Вот после второго раза ее уже ничто бы не спасло. Ни ее, ни меня, ни Егора. Отдала бы она мальчика, пожила в свое удовольствие – и убила бы себя. Или так и осталась с душою мертвой жить. Не могла я этого допустить, не могла, не могла…

От ее истового нашептывания Машу бросило в жар.

– Однако кардинальный способ вы выбрали, чтобы оградить дочь от дурного влияния, – не выдержала она. – Неужели нельзя было просто уехать из деревни, Елена Игоревна?

– Как же вы не понимаете? – покачала головой Царева. – Дочь моя должна была увидеть: было зло – и не стало его. Тогда задумалась бы о том, что нельзя безнаказанно грех творить, что наступит расплата, обязательно наступит! Она и задумалась…

– Как вы в дом вошли? – спросил Макар.

– Что в него входить, если все открыто, – усмехнулась Царева. – Калитку я и раньше отпирала, когда у Вероники кастрюли-сковородки брала. А дверей здесь отродясь не запирают. Если Господь захотел бы меня от такого греха отвратить, так и двери закрыты были бы, и калитка на запоре.

– Логика железная, – мрачно заметил Бабкин. – Главное – удобная.

Но Царева не слушала его. Она пристально смотрела на светловолосого парня, который задумчиво водил пальцем по столу. Тот называл свое имя, она точно помнила, но никак не могла его выудить из памяти. Какое-то редкое и немного смешное… Макар! Вот как его зовут – Макар!

– Послушайте, Макар, – проговорила Елена Игоревна и улыбнулась – улыбнулась тому, что смогла все же вспомнить его имя. – Вы отпустите меня?

Четыре пары глаз изумленно глянули на нее.

– Отпустить?! – хором изумились Маша и Вероника.

– Куда отпустить? – пробасил Бабкин.

Но она не вслушивалась в их голоса и не собиралась отвечать на глупые вопросы, потому что остальные люди не имели для нее значения. Они были неважны. Важен был только Макар, которого во что бы то ни стало нужно было убедить отпустить ее. Он принимал решение – Царева хорошо это чувствовала.

– Куда вы хотите идти? – удивленно спросил Макар, как будто то, что она спрашивала у него разрешения, было в порядке вещей.

– Я скажу вам, где наволочка, – торопливо пообещала Елена Игоревна. – Скажу. Вы только отпустите меня ненадолго, всего на… – она запнулась на секунду, что-то подсчитывая в уме, – …на полчаса. Вы ничего не потеряете.

Макар недоверчиво вглядывался в ее лицо, словно не понимая, о чем она его просит.

– Почему? – наконец сказал пораженно. – Вы не можете…

– Я не смогу в тюрьме, – прошептала Царева так тихо, что ее почти никто не расслышал, и тут же повторила чуть громче, умоляюще глядя на Илюшина: – Не смогу в тюрьме. Я уже старая, Макар. Очень старая. Прошу вас, пожалейте меня, не обрекайте на то, что мне не по силам выдержать.

Маша с Бабкиным переглянулись, не понимая, что происходит.

– А что на наволочке? – вдруг спросила Вероника.

– Ничего, – ответила Царева, помолчав. – Я… я просто боялась оставлять ее. Наверное, потому, что прикасалась к ней. Вот и унесла с собой. Макар, – позвала она, – разрешите мне уйти. Я умоляю вас, пощадите…

Эти книжные, высокопарные слова Царева произнесла так просто и так обреченно, что Илюшин тяжело вздохнул и кивнул.

– Показания… – выговорил он. – Вы опишете при свидетелях то, что сделали. Укажете, где спрятали наволочку. Елена Игоревна, вы сделаете это?

– Да. Я обещаю вам.

Она легко поднялась, словно ее освободили от тяжелого груза, и, не взглянув ни на кого, пошла прочь. Вероника, Маша и Сергей смотрели ей в спину, словно зачарованные.

Царева остановилась в дверях и обернулась к ним, сидевшим неподвижно на веранде, залитой утренним светом.

– Спасибо, – сказала она, глядя на Илюшина. – Я буду молиться за вас.

И вышла из комнаты.

Наступившее оцепенелое молчание первым прервал Бабкин.

– Макар, что здесь произошло?! – вскочил он с места. – Твою мать, куда она пошла?!

– Признание писать, – сдержанно ответил Илюшин. – Серега, я не мог ей отказать. В конце концов, такие вопросы человек сам решает.

– Да какие вопросы?! – рявкнул Бабкин. И вдруг понял. Он тяжело опустился на стул и покачал головой. Протянул: – Зря. Так нельзя, Макар.

– А как можно? – Илюшин поднял на него темно-серые глаза, очень серьезные. – Ты все слышал. Что бы ты сказал ей на моем месте? Вероника, – обратился он к молчащей женщине, – вы тоже все слышали. Теперь вы знаете, что ваш муж не убивал Ледянину.

Вероника кивнула, и Маше показалось, что сейчас она опять засмеется. Но вместо этого Вероника спросила:

– Что же теперь дальше будет, Макар? И что нам теперь делать?

– Нам? – переспросил Илюшин. – Нам – ждать. Если я правильно понимаю, то не очень долго.

Он подошел к окну и стал смотреть в ту сторону, куда уходила Елена Игоревна Царева, держа спину так прямо, как будто ее позвоночник прибили к кресту.

Липа Сергеевна с мужем ничего не понимали. Десять минут назад пожилая соседка зашла к ним домой, ни с того ни с сего попросила листок бумаги и ручку, еще и прибавила что-то вовсе непонятное: что она, мол, пишет записку добровольно, а не по принуждению, и чтобы они об этом не забыли. Липа Сергеевна предложила соседке чаю, но та только головой помотала. Старушка переглянулась с мужем и больше ничего не говорила.