Татьяна Полякова - Предчувствия ее не обманули

– Вот-вот, и я говорю. Мысли в голове не те, оттого он и таился, а хорошему человеку…

– Дядя Миша, вы с Дарьей Кузьминичной давно развелись? – вмешалась я, стараясь направить разговор в нужное русло.

– Да уж, считай, три года. Это все брат ее. Хотя, конечно, была и моя вина, – вздохнул он и добавил, стыдясь: – Загулял я малость.

– Запил, что ли? – влезла Женька.

– Ну, и запил… Соседка там, где я работал, была такая… – Он покрутил в воздухе рукой, а мы с Женькой глаза закатили, дядька, оказывается, не промах. – Ну, я и прельстился. А кто-то Дарье донес. Она сразу на развод. А я что? Ладно, думаю, не хочешь жить со мной, так разводись, да и не было никакой жизни из-за брата. Если бы не он, разве ж я бы загулял? Да никогда. Я ведь понимаю, женщины, они верности хотят, чтоб, значит… – Тут он еще выпил и посмотрел на нас с удивлением, будто впервые увидел.

– И вы согласились на развод, – подсказала я.

– Согласился, ага. Я, сказать по правде, к тому времени уже у Нюси месяца два жил. Хорошая женщина, и, главное, никаких тебе братьев.

– А что теперь с Нюсей? – проявила интерес Женька.

– Сын у нее вернулся. Сидел сын-то… и вот, свалился на голову, прости господи. Хуже Дашкиного брата, такой мерзавец. Все из дома тащит. Инструмент мой и тот пропил. А куда мне без инструмента? – Мы сочувственно покивали. – В общем, дал я Дарье развод, отказался, так сказать, от всего имущества, супружнице все оставив, и вот сижу теперь у разбитого корыта. Кто ж знал, что брат-то ее помрет скоро? По виду и не скажешь, что мужик хлипкий, никакой тяжелой работы сроду не знал, сидел себе, бумажки перекладывал, и надо же, помер совсем молодым.

Я полезла с очередным вопросом:

– Значит, ваши отношения с братом Дарьи Кузьминичны не сложились?

– Как они могли сложиться, если он на голову-то слабый? Даром что ученый, а голова как таз худой. Поговорить с ним было не о чем, опять же, не пьет. И Дарья с ним точно с малым дитем носится. Шуметь не моги, телевизор включить тоже, брату, видишь ли, мешаешь. А что он такого делал, чтоб ему мешать?

– Действительно, – оживилась я. – А что он делал?

– Так ничего, – развел дядя Миша руками. – Сидел у себя в кабинете с какими-то бумагами. Дарья говорила, изобретает чего-то. Только ничего путного все равно не придумал. Одна блажь. Мне сказывали, что он все к учительнице местной таскался, я-то надеялся, может, женится он, к ней уйдет. Она хоть и старше его была, но еще ничего себе женщина. А он с ней, оказывается, разговоры разговаривал. И все записывал. А то в район уедет… Всю пенсию на дорогу проматывал.

– Зачем он туда ездил?

– Кто ж знает. От него слова не добьешься. Все молчком. А Дарья шипит: не приставай к нему, дело не твое. Мое дело, видишь ли, работать с утра до ночи, чтоб дармоед этот на моей шее сидел. Да и сказать по правде, при мне он вовсе никуда не ходил и не ездил. Дома сидел, как приклеенный. Дарья-то говорила, болезнь на него так повлияла.

– Нелегко вам пришлось.

– Не то слово. Да разве ж я бы ушел, оставил Дарью-то, такую хорошую женщину, если б не этот Лева. Голова у него, как есть, набекрень была. Дарья на меня обижалась, что я о нем в деревне худое говорил. Так ведь доброго-то не скажешь. Правду люди болтали, дом-то того, да и брат с сестрой не лучше.

– Что значит «того»? – нахмурилась Женька. Дядя Миша вылил остатки водки в рюмку, выпил залпом и загрустил.

– Нечисто здесь, – произнес он зловещим шепотом.

– В смысле, грязно? – съязвила Женька, которую беседа с ним стала утомлять.

– В другом смысле, – оглянувшись через плечо и поежившись, заявил дядя Миша. – Нехорошее место. И на людей действует. С катушек люди съезжают, вот как. И не денешься никуда, дом не отпускает. Левке квартиру в селе предлагали, так он ни в какую. Ага. Хотя я бы, на его месте, бежал отсюда, только б пятки сверкали.

– То, что вы убежали, мы помним, а ему-то зачем?

– Ему-то, может, бежать не положено, – степенно кивнул дядя Миша. – Он с ними это… общался.

– С кем? – насторожилась Женька.

– Вот я скажу, а вы не поверите. Решите, что я тоже того…

– Мы поверим, – поспешно сказала я.

– Я когда сюда пришел, – зашептал дядя Миша, то и дело поглядывая назад, словно опасался, что нас подслушивают. – У них одна комната была заколочена. – Мы с Женькой переглянулись и стали слушать с большим вниманием. – Я, само собой, спросил: что так? А Дарья мне и говорит: пол там провалился, вот брат и заколотил. То, что Лева до такого додумался, еще куда ни шло, руки-то у него не из того места росли, ничегошеньки делать не умел. Но я-то плотник, мне-то такое… короче, я Дарье говорю, пол я починю, это ж плевое дело. Только стал гвозди из двери выдирать, этот на меня коршуном налетел. Не смей, говорит. Я ему: чудак человек, сделаю пол в лучшем виде, а он аж побелел весь, трясется и ну орать: дом не твой и нечего здесь распоряжаться. Я плюнул да и ушел. Очень мне обидно стало, я ж хотел как лучше. К вечеру Левка вроде успокоился, ну и Дарья ему наверняка сказала, что дурит он, чего комнату заколоченной держать? В общем, подошел он ко мне, не то чтоб извинился, но вижу, переживает. Даже выпить предложил, впервые, значит, за неделю нашей совместной жизни. Я порадовался, не совсем пропащий, думаю. Сели мы здесь, на этой самой кухне, разговариваем о том о сем, а когда Дарья ушла телевизор смотреть, он мне и заявил: соврал, говорит, я про полы-то. Дарью пугать не хотел. Я глазами хлопаю, не пойму, о чем он. А Левка… Слыхал, говорит, разговоры в деревне про Яшку-Каина? Дом у нас того… В той комнате тетка, сестра моей матери, удавилась, а я, говорит, ее, грешную, бывает, вижу, по дому она ходит. Я поначалу думал, спьяну он, а у него глаза такие, знаешь… вроде за моей спиной видит что-то. Ходят, говорит, по дому, дверью скрипят да половицами. Забил дверь, тетка ходить перестала. Ты Дарье, мол, не рассказывай, не пугай ее. Я пообещал, а сам подумал, братец-то, видно, спятил, раз покойников видит. А потом – дней пять прошло, выпил я с соседом, вернулся поздно, все уж в доме спали, иду мимо двери, а там скребется кто-то. И такой страх на меня напал, аж волосы дыбом. А из-за двери вроде манят «Миша». Не помню, как до кровати добрался, рухнул к жене под бок, трясет всего. И с той поры как иду мимо комнаты этой, так страх и накатит, никакой жизни не стало. Терпел я сколько мог, а потом на заработки ушел, опостылел мне дом этот.

– Ясно, – кивнула я, косясь на Женьку, рассказ дяди Миши произвел-таки на нее впечатление, хотя она могла бы сообразить, что в действительности прятал в той комнате брат Лева. Выходит, труп появился в доме до замужества Дарьи Кузьминичны, и хозяйка о нем не знала, чего нельзя сказать о ее брате. Вот только что это за труп, откуда взялся? А главное, кому сейчас он понадобился? Полная неразбериха, и никаких идей.