Галина Романова - Окно в Париж для двоих

Ну, поскандалили они, да. А кто не скандалит? Ну, разозлился он на нее и позволил себе непозволительную грубость. Так переживал потом весь день, и ругал себя, и материл, и собирался перед ней извиняться. Потому и звонил ей, и приезжал, и искал ее. А она…

А она, черт возьми, куда-то запропастилась, и не появляется, и на звонки не отвечает. У него для нее столько новостей, а она…

Он уехал от ее дома, устав ловить на себе подозрительные взгляды группы пожилых сплетниц. Они сновали по двору взад-вперед, полируя тротуар подошвами войлочных сапог до зеркального блеска. Что-то при этом оживленно обсуждая, они без конца таращились в сторону его машины. Ему и надоело.

Он уехал. Нашел недорогое кафе, занял столик возле окна и заказал себе простецкий ужин из картофельного пюре, пары котлет, стакана чая и коржика, что раньше стоил, черт возьми, восемь копеек, а теперь…

Картошка была отвратительной. Синие, неразогревшиеся комочки застревали в горле, котлеты из хлеба и лука с чесноком чуть отставали. И Прокофьев, поковырявшись, отодвинул тарелку от себя, со злостью схватив едва теплый стакан с жиденьким чаем. Отхлебнул, поморщился, отодвинул и стакан тоже и тут же ухмыльнулся сам себе.

Однако набаловался он на Дашкиных харчах. Забыл, как карамелькой на троих закусывал. И по три дня не видел хлебной корки. Котлеты ему, видишь ли, не нравятся. А вот закончатся Ванькины деньги, да не простит ему Дарья грубости его, что станет делать тогда? А делать что-то нужно уже теперь. Во всяком случае, пора задуматься.

Иван намекал на то, чтобы ему назад вернуться в органы, но Прокофьев лишь головой покачал. Ни он не сможет вернуться, ни его вернуть не смогут, уволив по такой страшной статье! Нет, нужно что-то другое.

Может, детективное агентство открыть? Дарью взять себе в помощники, она сообразительная. Немного ее заносит временами, но опыт придет с годами. Поймет, что нельзя питать симпатии к фигурантам. Это губит профессионализм, заставляет действовать предвзято. Ничего, поймет, уколовшись на истории с Константином Муратовым.

Сейчас Иван наверняка его уже в камеру отправил, допросив и, как водится, расколов по полной программе. Варвару пока ограничили подпиской о невыезде, а вот красавчика под арест. А как иначе, если все против него!

Как, интересно, держался: плакал или высокомерно плевался, козыряя адвокатом? Позвонить, что ли, Ваньке?

— Да, Прокопий, чего тебе? — с явным неудовольствием ответил ему старый друг.

— Как там? Закончили? Раскололся? — Гарик выбрался из-за шаткого стола и пошел к выходу из кафе, подмигнув кокетливой официантке.

— Черта с два! И Коновалова только ревет все время да платки носовые меняет, и этот бычится и от всего отказывается. Устал как черт! Ты где сейчас?

— Да вот пожрать заехал в какую-то забегаловку. Решил тебе позвонить. Очную ставку любовникам провели? — Прокофьев влез на водительское сиденье и тут же посмотрел на часы.

Прошел почти час, как он уехал с Дашиного двора. Неужели до сих пор не явилась домой? Где ее носить может? Лишь бы не втютюхалась в какую историю. А то сначала ее брат пропадает, потом она, упаси господи…

— Очную ставку провели, а что толку?! — Мазурин выругался и закурил, с придыханием приговаривая: — Отказываются, прикинь! Глаза друг на друга таращат, будто видят друг друга первый раз. И все отрицают. Во всяком случае, Муратов свою причастность отрицает напрочь.

— А Коновалова?

— Та рыдает и молчит. Рыдает и молчит. Алиби нет ни у него, ни у нее на момент совершения преступления.

— Это ты о котором?

— Похищение Лили Громыхиной я имею в виду, Прокопий. А следом и ее любовника, то есть супруга Варвары Коноваловой. Так вот на тот вечер нет ни у нее, ни у Муратова алиби. Он что-то пытается сказать, но словно боится чего-то. Ежится весь, просит позвонить другу.

— Позвонил?

— Ага! Щас! И в Пентагон еще! — Иван шумно выдохнул в трубку, и Гарику почудилось, что в салоне и в самом деле запахло табачным дымом. — Никто ему никуда звонить не даст. Машина приезжала в деревню его. Звонок с его мобильного был сделан на телефон Коновалова Алексея в тот вечер, когда тот пропал с деньгами вместе. Завтра еще Щукина привезем на опознание, и все. Сколько хотят, пусть отказываются от того, что знакомы друг с другом.

— Слушай, Вань, а что, если Щукин его не опознает, что тогда?

Ивану его намек не понравился, и тот долго чертыхался в паузах между глубокими затяжками. Закончил тем, что послал его куда подальше, попутно присоветовав не умничать и не портить ему настроения.

А Гарик, сколько ехал к Дашиному дому, столько мучился.

Вдруг вот она права и соучастники преступления использовали машину Муратова точно таким же образом, как использовали машину Алексея Коновалова? Маловероятно, но все же. Вдруг Муратов и Варвара и в самом деле не были знакомы друг с другом, а был кто-то еще? Значит, машину Муратова они могли угнать, получается? Ну да, как еще! Почему тогда Муратов не заявил об угоне? А потому, потому, потому…

Да потому что мог об этом просто и не знать! Да, черт возьми! Был у Прокофьева однажды такой случай. Когда водитель одного крупного чиновника, часами просиживающего штаны в городской управе, на совещаниях и сессиях, таксовал на его шикарной тачке по городу. И деньгу сшибал приличную, и зарплата шла, и ожидание скрашивал. Закончилось тем, что допустил ДТП тот водитель, правда только тогда и всплыла.

Что, если и в самом деле Муратова использовали вслепую, экспроприируя у того сначала телефон, потом машину? Почему тогда он не заявлял? Не знал, получается. А почему он об этом не знал?!

Ладно машина, тут понятно. Мог где-то сидеть на собрании каком-нибудь или еще где, а телефон? Телефон-то всегда при себе бизнесмен держит. Он у него либо в кармане пиджака, либо в брюках, либо в барсетке. А где может Муратов без пиджака, галстука, штанов и барсетки быть? Правильно, либо в сауне, либо в бассейне. И быть он там мог не один, а с человеком, которого не желает компрометировать. Потому и молчит.

Мысль была очень интересная, и она многое объясняла, и Прокофьев обзавелся ею на тот самый пожарный случай, если старик Щукин назавтра Муратова не опознает. Но Дарье он об этом ни за что говорить не станет. Преждевременно это.

Он въехал во двор. Порадовался тому, что дворовый дозор благополучно рассредоточился по квартирам, и снова встал под Дашкиными окнами. Света в них по-прежнему не было.

Гарик достал телефон из кармана, набрал номер ее мобильного и стал ждать. Один гудок, второй, третий, на четвертый, хвала небесам, ее голос прошептал ему в самое ухо:

— Прокофьев, погоди, я занята. Перезвоню позже.

— А ты домой вообще сегодня собираешься или нет? — От звука ее голоса, от мысли, что с ней ничего не случилось, и она говорит сейчас с ним и, кажется, даже не держит на него зла, он едва не прослезился. — Я с извинениями уже пятый раз приезжаю под твои окна, а тебя все нет и нет. Где ты, Даш?