Галина Романова - В любви брода нет

— Верку Хитц??? Он ее оставил в живых??? Но зачем, господи??? Зачем??? — Ему вдруг стало совсем нечем дышать, а его красивая столовая — его, а не чья-нибудь — стремительно завертелась у него перед глазами. — Как ты об этом узнала?! Господи… Господи, что же делать теперь?! Как ты узнала?..

— Человек, которого я наняла, побывал у него на квартире. Ему это нужно было, чтобы все грамотно и правильно подготовить к несчастному случаю. Мы же договаривались, чтобы все выглядело как несчастный случай, ведь так?

— Ну да, как будто… — Степан ухватился за сердце и еле добрел до стула. Пристроился на нем кое-как, лег грудью на стол и простонал: — И что там?! Что он нашел в михайловской берлоге?

— А там пацан с заклеенным ртом и связанными руками сидит в кладовке без света, вот что там! — зло обронила Инга и грязно выругалась. — Сука! Что он о себе возомнил?!

— И дальше что? — Вид тюремных нар и параши так явственно возник у него перед глазами, что Баловнев снова застонал, ухватившись за левый бок. — Почему твой человек не убрал этого пацана?! Почему?!

— Кто ему за это платил, Степа?! Ты скажешь тоже! Он пошел осмотреть квартиру, наткнулся на мальчишку, тот к тому же спал как будто. И что, по-твоему, он должен был делать? Стрелять в него? И летел потом к чертям собачьим весь его заказ с несчастным случаем, так? Нет, он поступил верно. Он поспешил убраться оттуда и тут же позвонил мне. Доложил обстановку и, стребовав от меня дополнительной платы за форс-мажорные обстоятельства, уточнил план дальнейших действий. — Инга слезла с высокого табурета у стойки и развязной походкой от бедра направилась к Баловневу. — Ты чего такой кислый, Степа? Ну, не получилось с несчастным случаем, уберем эту мразь выстрелом в голову. Мой человек уже на крыше и ждет его возвращения. Я недавно с ним созванивалась, уточняла условия.

— И что дальше-то? — Степан болезненно скривился, в левый бок словно ввинчивали килограмм шурупов, в каждый дюйм его большого откормленного тела ввинчивали. Больно было так, что хоть вой или вызывай врача на дом.

— О-оо, ну ты как маленький, ей-богу! Ну что ты так завелся, Степа? Отстрелит Ваньке задницу, зайдет в квартиру и заберет оттуда пацана. Только и всего… Неприятно, конечно, что все так, но не смертельно же.

— Мы так не планировали! — плаксиво возразил Степан, продолжая корчиться от боли. — Это все неправильно, подозрительно и вообще…

— Это всего лишь слегка откорректированный план, Степа. Слегка… Вместо того, чтобы утонуть в ванне с иглой в вене, Ванька получит пулю в голову. И только-то!

— А мальчишка?

— А что мальчишка? Мальчишка уже давно должен был быть мертвым, — фыркнула Инга и добавила, холодно при этом улыбнувшись: — Придется просто исправить еще и это упущение, и только-то!

— А мать его где? Откуда нам знать, что мать где-нибудь не выплывет? — Ее слова, может, и были мерзкими и циничными, но, как ни странно, действовали на него умиротворяюще.

Степан мало-помалу начал успокаиваться. Боль отпустила. Самообладание возвращалось. Когда Инга становилась такой вот расчетливой и трезвой, можно было оставаться спокойным и за себя, и за дело. Она все сделает как надо, она не подведет. Да ему и надеяться-то теперь больше не на кого. Только на нее.

— А что касается матери этого маленького ублюдка… Думаю, что знаю, где он может ее прятать. — Инга подошла к Степану вплотную, ухватила его голову обеими руками и, приблизив свои губы к его, с жадностью спросила: — Так что?.. Пока твоей нет, может, обновим твою барную стойку? Не пропадать же вечеру, Степа….

Чужих в своем дворе Иван Михайлов учуял сразу. И дело было не только в их машине. Додумались же влепить прямо у его подъезда микроавтобус с тонированными стеклами. И не в том, что один из парней курил на детской площадке, второй катал прямо у дверей подъезда коляску, а третий усиленно изображал пьяного, устраивающегося на скамейке ночевать. Дело было не только в их профессиональных проколах, а в том, что страх накатил на него снова. Стоило ему въехать под арку ворот двора, как снова началось это жуткое физическое испытание ужасом.

Он медленно вел машину по дороге, внимательно оглядываясь вокруг. Останавливаться он, конечно же, не собирался. Дураком быть — лезть на рожон. Нет, он просто ехал и смотрел, а еще думал. И результатом его наблюдений и размышлений был один-единственный вывод: его пасут менты или еще кто покруче.

А где же тот, другой? Тот, кого наняла Инга? Испугался, убежал или сдался на милость властям? Нет, такие ребята просто так не сдаются. Тут одно из двух: либо киллер убрался, не дождавшись его. Либо… он сам — Михайлов Иван, бандит со стажем — ошибся, приняв кого-то еще за него?

Все время, пока ехал на заброшенный хутор, он петлял. Но ни разу в зеркале заднего вида ему не попалось ничего подозрительного. Это нелогично. Если его собирались убить, то должны были ехать за ним. Непременно должны, где, как не за городом, удобнее всего устроить ему несчастный случай! Никого не было.

Зато появились менты. Почему?..

Михайлов проехал через весь двор, свернул к гаражному кооперативу, миновал его и, приткнув свою машину в тени зарослей за квартал от своего дома, заглушил мотор.

Сейчас он осторожно осмотрится. Подумает, и, может быть, что-нибудь спасительное придет ему в голову.

А что спасительное-то?.. Рот тут же наполнился вязкой горечью, а желудок скрутило так, что Михайлов даже присел.

О каком спасении речь? Он совсем с ума сошел, если еще на что-то надеется! Уж лучше бы был киллер, чем эти хитрые ребята на микроавтобусе. От того бы он ушел влегкую. Эти достанут везде. Обложат со всех сторон. И… О, черт! Данила! Вот по чью душу явились эти мудрецы! Не иначе Геральд сболтнул Назарову, и тот, быстро сложив два и два, наведался к нему на квартиру. А там пацан… Надо же было так облажаться!..

Ноги отказывались его слушаться, пока он пробирался темными проулками к своему дому. Зачем шел, и сам не знал. Денег в квартире не было. Документов тоже. Все было спрятано под той же помойной кучей, что и Вера Хитц. Нужно было ехать туда, забирать все свое добро и убираться подобру-поздорову. Пацана наверняка нашли. Живого или нет, это уже не его печаль. Нужно сматываться, думал Михайлов, и все равно шел…

Угол последнего гаража, в тени которого он замер, был его завершающим укрытием. Дальше идти нельзя. Темно было только около его подъезда, там не горел фонарь, он никогда не горел. Деревья, кустарник. Здесь же все было как на ладони. Сделай он шаг, выйди из тени, и его могут увидеть.

Михайлов топтался минут десять, прежде чем решился на этот шаг. Для начала он в деталях продумал, как перебежит освещенное пространство и спрячется в подъезде соседнего дома. Поднимется на последний этаж. Заберется на чердак, а потом вылезет на крышу. И уж с крыши-то наверняка все хорошо увидит. И тех, кто его заждался, маршируя с коляской у подъезда (бред какой-то!), и, может быть, того, кто сейчас прячется так же, как и он.