Галина Романова - Осколки ледяной души

Он вот умрет, может быть, не здесь, а на какой-нибудь городской свалке, куда его вывезут, но умрет непременно. А они останутся. Все останутся. И Кирюха, и Верещагина. Будут горевать поначалу. Маяться от сознания собственной вины, может, и поплачут немного. Особенно Верещагина. Кирюха, как и положено, станет ее утешать. Уговаривать. И может, даже ему удастся ее уговорить, и может, даже удастся жениться на ней. Нюся-то теперь у Кирюхи не в фаворе. Он теперь Татьяной Верещагиной болен. Как это он сказал сегодня о ней? Чуть дунешь — и займется? Кажется, так. Может, и правда много в ней скрытого огня. Ему лично теперь об этом узнать не придется. Все оставляет Кирюхе. И Верещагину, и свою долю в автосервисе. Оставлять-то больше некому. Нет у него никого больше…

Они поженятся, и она нарожает ему белобрысых ребятишек. Девочку и мальчика. Девочка будет похожа на нее, такая же высокая и.., красивая. Чего уж теперь, за пять минут до смерти душой кривить! Красивая, конечно, красивая. Пускай не в его вкусе, но в соответствии со всеми мировыми стандартами… А мальчишка будет вылитый Кирюха. Скуластый, тонкогубый и балабол такой же…

Степан осторожно двинул ногой, боли не было. Он потрогал свою голову и обрадовался, что она цела тоже.

Может, повторить попытку-то?! Может, не стоит лежать и умирать раньше времени? Жалеть себя, сочинять про всех про них. Кстати, не так уж плохо вышло и про женитьбу, и про детей. Интересно, а станет Кирюха изменять Верещагиной, если все же женится на ней? Всем своим бывшим изменял безбожно. А ей станет или нет? Он бы вот лично не стал…

Степан недовольно сморщился.

Та-а-ак, это называется: получил по башке?! При чем тут он?! И уж тем более при чем тут он и Верещагина?! Пускай получил по голове по ее вине, это абсолютно не налагает на него никаких обязательств и все такое. Пускай уж друг отдувается. Смыться бы вот только незаметно, пока этот ловкач шарит по ее шкафам.

И чего, интересно, ищет?..

Степан опоздал ненамного. Может, на полминуты, а может, и того меньше. Ему удалось вполне удачно подняться на четвереньки. Удалось ухватиться за дверную ручку и подтянуться на ней, дотронувшись до замка. Но потом…

Потом сзади негромко хмыкнули и еще раз его ударили. На этот раз не так сильно, зато обидно. Ударили его пинком по заду так, что он снова распластался на полу и уже не делал попытки подняться. Стукнулся подбородком и ребрами, грубо выругался в голос и начал отползать от двери.

— А вот это ты правильно делаешь, дружище, — похвалил его мужик и тут же загремел замком. — Полежи тут, проспись.

Дверь квартиры Верещагиной приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить в образовавшуюся щель одного человека.

«Высок, тщедушен телом и с полным отсутствием вкуса», — вяло подумал Степан, отлично рассмотрев в свете, полыхнувшем с лестничной площадки, его черные одежды и белые носки. Лица не видел, а вот одежду рассмотрел очень хорошо.

Мужик вышел из квартиры и захлопнул за собой дверь. Замок щелкнул, и Степан остался совершенно один.

Он его не убил…

Почему?! Почему-то ему было нужно, чтобы Степан оставался в живых. Почему?

Ответ всплыл незамедлительно.

Этот мужик в белых носках хочет его подставить. Пока он будет валяться тут бездыханным, тот сделает анонимный звоночек, и прибывшая к месту происшествия милиция обнаружит Степана и, возможно, труп женщины. Значит, все-таки…

Нужно искать! Нужно вставать, черт побери, и искать Таньку…

Когда он открыл своим ключом собственную дверь, переступил свой собственный порог и увидел, что на его собственной кухне горит свет, он едва не расплакался от облегчения. Облокотился о стену, слушал, как она поет, и минут пять пытался проглотить шершавую сухость, раздирающую горло. А потом ни с чего завелся.

Поет она, значит! Поет?! Моталась непонятно где, а теперь поет. И ведь что поет?! «Бабочка крылышками бяк-бяк-бяк…» Да с выражением так выводит, со знанием дела, тоже мне певица. Ладно бы сидела, виновато потупясь, да журнальчик листала, а то петь удумала.

Он медленно стянул с себя куртку, ботинки и, шатаясь, подошел к зеркалу.

Ну и рожа!!!

В том месте, куда был нанесен удар, красовался огромный кровоподтек. Опухоль уже понемногу начала перебираться под глаз. Волосы взлохмачены. Физиономия пыльная. Ну некогда было ему умываться, что поделать! Как поднялся и обошел по стеночке всю квартиру Верещагиной, так сразу рванул домой. Рванул — может, явное преувеличение, но что торопился, это точно. Морщился и корчился от боли, но торопился.

А она про бабочку поет, ну вообще!..

Пригладив волосы и утеревшись рукавом свитера, Степан побрел в кухню.

Что и как он станет ей говорить, он пока не знал, но скажет что-нибудь такое едкое непременно.

Он по привычке лупанул растопыренной ладонью по двери и вошел в кухню.

— Степан! — Татьяна вздрогнула и подняла от противня с румяными пирогами раскрасневшееся лицо. — Ты… Господи, что с тобой?!

— Ты…

Он пытался справиться с собой, честно пытался; и даже принимался в уме вести счет простым и составным числам, но не смог ничего с собой поделать. Как увидел ее живой, невредимой, с розовой мордашкой и умильным хвостиком на макушке, так его и захлестнуло. И всего тут было вперемешку: и радости, что жива все-таки; и обиды, что ему ни за что по голове настучали; и раздражения. Не велел ведь хозяйничать на его кухне, а она мало что щей наварила, так теперь и пироги затеяла. И поет еще…

— Ты где была? — заорал он таким страшным голосом, что Верещагина тут же втянула голову в плечи и отступила от него подальше, к окну. — Ты где была, мать твою? Я что, должен искать тебя повсюду?! Сначала вваливаешься ко мне с чемоданом, переворачиваешь все в моей жизни, а потом вдруг смываешься! Где была, спрашиваю?!

— Я… — Ее губы были совсем без помады, и они вдруг совершенно по-детски набухли и поползли куда-то в сторону. Было ясно: собралась реветь. — Я… Тапки…

— Что тапки?! — крикнул он, но уже чуть тише.

— Я тапки себе ездила покупать. Вот… — И она выставила ему на обозрение ногу в мохнатом розовом тапке на крохотном прозрачном каблучке. — Свои я забыла дома. Не ходить же босиком. И я.., вот…

Она проморгала слезы и отвернулась от него к противню. Нужно было снимать пирожки и не смотреть на него. И не чувствовать себя виноватой, будто и в самом деле как-то поломала привычный уклад его жизни. Ни она в его жизни ничего не поменяла, ни он. Все ее надежды на то, что Санечка от ревности сойдет с ума и поспешит воссоединить семью, рассыпались в прах.

Она ведь звонила сегодня ему и снова наткнулась на его любовницу. Та пригласила «Шуурика», как же омерзительно звучало имя мужа в ее устах, кто бы знал! Пригласила его к телефону, и он после непродолжительной невнятной речи вдруг потребовал развода. И причину поспешил указать. Они решили пожениться, во как! Так что все ее попытки вызвать у супруга ревность потерпели фиаско. Он не ревновал. Более того, он даже обрадовался, что она теперь не одна. О чем и поспешил ей напомнить.