Андрис Колбергс - Трехдневный детектив

Выйдя из воды, Людвиг быстро оделся. Наверно, ему было не очень-то тепло, руки покрылись гусиной кожей; казалось, у него вот-вот начнут стучать зубы.

— Пойдем домой, — капризно сказала Нелли. Она встала и отдала Людвигу пиджак.

— Кто же в Иванову ночь дома сидит, — возразил Людвиг.

— Наденьте пиджак, вам же холодно.

— Тебе холодно. Тебе!

Нелли ничего не ответила, но Людвиг не заметил внезапно происшедшей в ней перемены. Он опять закутал Нелли в свой пиджак.

— Лучше уж я замерзну, чем буду смотреть, как ты дрожишь. Эта твоя блузочка почти что теоретическая.

— Пойдем домой.

— Хорошо. Пошли.

Людвиг опять обнял ее плечи. Они уже повернули, чтобы идти через луг, но сделали всего лишь несколько шагов. Нелли вдруг остановилась.

Позже она оправдывалась: все, мол, случилось потому, что она так дурно подумала о Людвиге и нарочно хотела еще раз его проверить.

— Пойдем по правой стороне, через пригорок, — сказала она. — Здесь, кажется, ближе…

— Пойдем…

Она шла с опаской. Возможно, они прошли бы мимо сарая, возможно, просто не заметили бы его в тумане…

Людвиг опять начал ее целовать. Она охмелела от поцелуев, испугалась, и ей вправду захотелось домой.

— Здесь надо левее, — она схватила руку Людвига и потянула его за собой. Она была уверена, что сарай останется справа.

— Небо посветлело, утро скоро.

— Жаль.

— Мне тоже.

Они опять обнялись.

И ни один из них не заметил, как они очутились перед входом в сарай. Большие, как ворота, двери, были сняты с петель, чтобы в сарай могли въехать возы, и стояли снаружи, прислоненные к стене. Пахло свежим сеном. Ах, господи, как может пахнуть сено!

Людвиг взял Нелли на руки.

— Нет, — тихо и покорно сказала она.

— Да.

— Нет, — попросила она.

Людвиг внес ее в сарай. Сено было теплое и мягкое.

— Не надо…

Она чувствовала его губы, его ласки, она хотела вырваться, но тут его ладони скользнули под блузку…

Когда Нелли проснулась, снаружи сияло солнце. Сквозь дверь сарая видно было синее, прозрачное мейсенского фарфора небо, в небе, словно нарисованные тушью, метались ласточки. Еще в дверь был виден угол нескошенного луга, но там не было ничего такого, на чем можно было бы задержать взгляд.

Нелли поглядела вверх. Где-то под крышей в смертном страхе пищала муха, на которую охотник-паук ухитрился накинуть свое лассо.

Людвиг спал на спине, тихо и крепко, губы были чуть приоткрыты; он дышал глубоко и ровно. Она лежала, свернувшись у него под мышкой и укрывшись его пиджаком. Нелли заметила, что грудь у нее голая, и покраснела, но надевать ничего не стала — ее охватило нечто вроде гордости от того, что теперь и у нее есть мужчина, и он имеет право смотреть на ее обнаженную грудь. И она знала, что он захочет смотреть, потому что грудь ее безупречна, однако она еще не была уверена, сможет ли выдержать этот взгляд без смущения.

Ночью он остался победителем, но теперь, утром, победительницей чувствовала себя она.

Нелли села и почти счастливым взглядом оглядела свою добычу, которая спала здоровым детским сном и вкусно сопела.

У Людвига было довольно правильное лицо, в его широких плечах чувствовалась скорее сила, чем выносливость. Нет, он не был ее идеалом, но скольким девушкам удается встретить свой идеал? Нелли даже не слыхала, чтобы такое когда-нибудь случалось.

Идеал Нелли ходил не в готовом, а сшитом в «Балтияс модес» костюме, он был гораздо стройнее и волосы у него были темные. Словом, Элвис Пресли из Риги, Валмиеры или Цесиса. Какой должен быть характер у ее идеала, Нелли было не совсем ясно: у него должно было быть так много разных прекрасных качеств, что они просто не уместились бы в одном человеке. Он должен был быть кротким ягненком и демоном одновременно. Он должен был быть отважным рыцарем, но, в случае необходимости, — тихим и робким. Что же касается Людвига, то каждое из его качеств, которое Нелли удалось подметить, она заприходовала и разместила по воображаемым полочкам, но пока что сведений имелось слишком мало.

Больше всего Нелли не нравилось то, что волосы на затылке у Людвига были очень жидкие — она не знала, что такие волосы бывают почти у всех борцов, прозанимавшихся спортом лет пять-шесть. Еще ей не нравился поношенный выходной костюм, который даже в Валое мог называться выходным только с большой натяжкой.

Но как бы то ни было, а Людвиг принадлежал ей; она испытывала угрызения совести и счастье одновременно. В конце концов, ощущение счастья одержало верх, потому что Людвиг был мужественный и веселый. Да и вообще — что теперь можно было поделать?

Внезапно утихшие было угрызения совести превратились в страх, и этот страх загнал ощущение счастья в самый далекий уголок души. Может, он уже женат? Может, у него есть дети? Он даже ничего не обещал ей. Нет, она просто несчастная дура. Дура! Что теперь будет? Она готова была расплакаться и теперь с ужасом ожидала его пробуждения.

Людвиг потянулся, открыл глаза и увидел рядом с собой взволнованную, полуголую девушку, которая куталась в его пиджак и ждала, что он скажет.

— Доброе утро, — сказал он. Единственное, что может сказать человек, который начинает вспоминать вчерашнее событие и хочет выиграть время, чтобы как-то сосредоточиться.

Девушка всхлипнула.

— Почему ты плачешь, крошка? — Как назло он позабыл ее имя.

— Вы не должны были так делать…

— Ты…

Это немножко успокоило Нелли.

— Ты не должен был…

Он обнял ее дрожащее тело и притянул к себе. Она послушно подставила губы.

Самым неприятным было расставание. Происходило оно за Валойским парком, потому что здесь Людвигу нужно было свернуть направо, а Нелли не хотела, чтобы он ее провожал.

— До вечера, — сказал Людвиг.

Нелли грустно улыбнулась. Она ощущала внутри какую-то странную пустоту. Она уже знала, что Людвиг уезжает самое позднее — послезавтра. В какие-то Дони. Он даже не сказал, что напишет ей. Все случившееся принял как само собой разумеющееся, не испытывал ни малейших угрызений совести и вовсе не чувствовал себя должником.

Не я первая так влипла, с горечью подумала Нелли. На свидание она решила не идти. Лучше уж пусть все рухнет сразу, незачем тешить себя иллюзиями.

Людвиг пришел к ней на работу незадолго до закрытия почты. Он казался озабоченным.

— Выйди-ка на минутку, — позвал он. Нелли вышла.

— Ты не сможешь прийти вечером на свидание? — спросила она. — Не стоило беспокоиться из-за этого.

— Из-за этого нет… Знаешь… Нелли, будь моей женой…

Нелли покачнулась.

— Послезавтра я получу деньги… У меня в Донях дом…

Прошел почти час, пока Юрис узнал адрес часового мастера. Дуршис жил в Старой Риге, неподалеку от Русского драматического театра, в невзрачном доме, бароккальный портал которого был увешан черт знает каким количеством вывесок черт знает каких учреждений. Дверь на лестницу вела из подворотни и там тоже были вывески. И все же учреждения не заняли всего дома, и где-то на самом верху еще глухо шумели большие, неудобные и темные квартиры.