Ольга Тарасевич - Роковой роман Достоевского

Спонж, смоченный косметическим молочком, скользит по лицу. У меня красивое лицо, с высокими скулами и пухлыми губами. Единственное, что мне не нравится в своей мордочке, – это тяжеловатые верхние веки, делающие взгляд серьезным. Ага, теперь на спонже – тоник. Думать о препаратах. Запахах, текстурах. Умелых руках косметолога, за два часа преображающих потускневшую от осени и хронического недосыпания кожу.

«Сегодня седьмое октября. Седьмое. Наш день, – мелькают непослушные мысли. – Всего три года прошло. Как вечность. Вернуться бы в тот день. Хочу, хочу, больше всего на свете хочу этого!»

– Ты улыбаешься. Щекотно?

Я отрицательно покачала головой.

Все. Все! Плотину воспоминаний прорвало. Я ее сдерживала, опасаясь боли. И ничего не вышло, дротики окончательно изрешетят цель. Но это произойдет потом, не теперь.

…А теперь будет счастье. Пьяное, глупое теплое море. Странно, что мне было так тепло. Ведь в тот год осень началась рано, по вечерам заморозки покрывали тротуары колкой ледяной корочкой. Казалось, сапожки превращались в коньки. Я торопилась на встречу с Кириллом…

Случайный знакомый из Интернета, вот, договорились пересечься. Выпьем кофе и разбежимся. Конечно же, Кирилл окажется старым, толстым и неинтересным. Он выслал мне обработанный в фотошопе снимок, или вовсе чужую фотографию, или вообще и первое и второе «в одном флаконе». Плавали, знаем. Ничего серьезного, nothing interesting. [6] Ничего интересного ( англ. ). Я почти убедила себя в этом. Поэтому, когда возле кафе на Невском увидела высокого парня, симпатичного, куда более красивого в реале, чем на присланной фотке, то здорово растерялась. И он растерялся:

– Я думал, ты старше…

Еще бы, он получил снимки с показа. Профессиональный макияж, полумрак ночного клуба, эффектное вечернее платье. Это лучшие фотографии из моего портфолио, хотя по ним мне можно дать двадцать два. Захотелось похвастаться.

Перед свиданием думала: «рисовать» лицо по всем правилам или не стоит? Ну, он же толстый, старый. Чего напрягаться? Ага…

А он – молодой и красивый.

Облом.

Глазищи, голубые, кажется, на пол-лица. А высоче-е-нный! У меня рост сто семьдесят восемь – но чувствую себя дюймовочкой. Нет октября, промозглого ветра, запаянных в лед лужиц. Вокруг меня теплое море. Пьянею от взгляда Кирилла, но вида, конечно же, не показываю, специально сдуваю челку со лба. Смотри, у меня красная помада, и волосы длинные, смотри же!

– Мне семнадцать. Передумал приглашать меня на кофе? Ну ладно, тогда я пошла…

Отлично. Его рука вцепилась в рукав моей куртки. У губ – легкие, едва заметные складочки отчаяния. Gotcha, dear! [7] Попался, дорогой! ( англ. разг. )

Мы вошли в кафе, сели за столик у окна. Теплого моря и пьянящего счастья становилось все больше. Кирилл что-то спрашивал, и было так лениво объяснять, что заканчиваю школу, занимаюсь в модельном агентстве, хочу поступать в иняз. Он тоже рассказывал про себя. 25 лет, работает в газете фотографом, любит дайвинг и чизкейк. Мне было плевать, кто он, что он. Пьяная, довольная, разнежившаяся, я думала только об одном.

Кирилл догадается меня поцеловать? По-настоящему, долго-долго? Как же я хочу этого, и волнуюсь, и хочу еще больше! I really dream about kiss! [8] Я действительно мечтаю о поцелуе! ( англ. )

– Мне надо домой. Завтра контрольная, буду готовиться. Проводишь меня?

– Подвезу.

Контрольная, конечно, была. Заниматься я не собиралась, счастье и формулы несовместимы. Но – подъезд, прощание, поцелуй, хочу-хочу-хочу. Оказывается, у Кирилла есть машина. Тем лучше. Нам никто не помешает.

Я жила тогда возле Московского вокзала, поэтому мы доехали быстро. А потом долго-предолго сидели в стареньком «Фольксвагене».

– Знаешь, во время съемок был такой случай… А как-то мы приехали на интервью, и оказалось…

В три часа ночи я окончательно поняла: ничего не будет. Кирилл не решится. Я нравлюсь ему, очень нравлюсь. Стал бы он в противном случае трепаться со мной столько времени. He likes me, but… [9] Я ему нравлюсь, но… ( англ. ) Или он считает меня слишком маленькой, или, глупый, думает, что целоваться в первый день знакомства неприлично.

Да, его губ мне в тот вечер не досталось. Зато море, тепло, опьянение – все было моим.

Итак, я стала влюбленной… но очень скоро и злой. Теперь понимаю: Кирилл действительно меня любил, по-настоящему. От его эсэмэсок разряжалась батарея. Моя комната превратилась в благоухающую оранжерею. Плюшевые игрушки приходилось отдавать в детский сад – на диване они просто не умещались.

Он не позволял мне скучать. Мы ходили в кино, тусили в клубах, смотрели «Танец смерти» и «Ковбой Бибоп» [10] Популярные аниме, японские мультики. и даже катались на каруселях. Но это же – сплошное детство. А мне так хотелось скорее почувствовать себя взрослой!

Его нежность иссушила мое море. Тактичность выветрила хмель. Усталость, равнодушие, досада – мне казалось, я чувствую именно это. Когда наконец Кирилл решился со мной переспать, мне уже было скучно, неинтересно. Никак, одним словом.

А потом появился Витя. И я влюбилась в него как сумасшедшая. Виктор – сильный, властный, уверенный. Если бы только знать, чем все это закончится…

Не знаю, сотрется ли из моей памяти когда-нибудь седьмое октября. Но пока я точно уверена, что хочу вернуться в тот день. И быть чистой беззаботной девчонкой. Сидеть в «Фольксвагене» Кирилла, любоваться его профилем, мечтать о поцелуе. It was love. [11] Это была любовь ( англ. ). А то, что я за нее приняла, оказалось грязью.

– Элен, да что с тобой сегодня? Опять лоб морщишь! Какая тогда польза от маски и от массажа?!

Я соврала косметологу про большую нагрузку в универе.

Утыканное дротиками сердце болело. И от воспоминаний заныл затылок. Кирилл любил его целовать, а я злилась, злилась на свое счастье.

– Элен! – застонала «косметичка». – Давай разговаривать, может, это тебя отвлечет! Мы с мужем недавно в театр выбрались. А еще знаешь, так обидно. В Питер писательница Лика Вронская приезжает, у нее завтра презентация на книжной ярмарке. А я работаю.

– Вронская? Прикольно. Мне нравятся ее книги. Аффтар, пеши исчо!

– Опять ты хмуришься? О чем ты думаешь, а?

Я думала о том, что если писательница в Питере, то у нее можно кое-что выяснить. Авторы детективов должны здорово сечь в таких вопросах. Я проконсультируюсь. Как бы случайно, ненавязчиво. Вронская свалит в свою Мск. А я буду действовать…

– Прекрасная пора! Бомжей очарованье! Э-э… Бомжей очарованье! Приятна мне… Приятна… Андрей! Помоги же, ну!

Андрей Соколов закусил губу, стараясь не расхохотаться. Интерн Марина Вершинина в своем репертуаре. Сплошной позитив, с длинными ногами и белоснежной улыбкой. Веселится, несмотря ни на что, классиков переиначивает. А погода-то, между прочим, отвратительная, промозглая. Влажность такая высокая, что воздух, кажется, не вдыхается, а глотается, и потом – прямиком разрушать организм, воспалять миндалины, студить легкие. А ночью были заморозки. И вот последствия – первый в этом году урожай «подснежников», замерзших бомжей. Не дежурство, аншлаг! Чумазые от пыли лица, полчища вшей на грязной коже, скрюченные пальцы, даже в агонии пытающиеся удержать жизнь.