Ольга Тарасевич - Чеченский угол

Вспомнив про редактора «Ведомостей» Андрея Ивановича Красноперова, Лика вновь поморщилась. Он рвал и метал, узнав, откуда раздался звонок и какая тема затрагивается в статье.

– Засранка! Я доверял тебе, а ты этим воспользовалась! Немедленно возвращайся в Москву, или я тебя уволю! – бушевал начальник.

Выпустив пар, он позвал к телефону секретаршу, и та быстро набрала на компьютере зачитываемый текст.

– Любимый начальник, – заявила Лика вновь зарычавшему в трубке шефу. – Я тебя не обманывала. И вот характерное подтверждение – первая статья. Собираюсь и в дальнейшем сообщать подробности произошедшего. Чем не журналистское расследование? Кстати, поставь под статьей псевдоним. Мало ли что.

В далекой Москве раздался глубокий вздох.

– Поосторожней там, – попросил Андрей Иванович. – Но все-таки, Вронская, какая же ты противная девчонка!

– Что выросло, то выросло, – отрезала Лика, нажимая на кнопку отбоя.

От возмущенных криков начальника здорово разболелась голова. Высунуть бы раскалывающийся чердак в окошко, в набухающую теменью ночь, пусть обдует чуть прохладным ветром. Но там, в темноте – пустые глазницы хрущевок. Мертвые тащат к себе живых…

Окно распахнулось с трудом, скрипнули рассохшиеся рамы.

Лика опустилась на пол, вжалась спиной в стену, зашелестела блокнотом.

Все правильно она написала. Рассказ Бекмураза Бехоева подтвердил: в Чечне нет порядка, нет контроля, нет безопасности. Есть нормальный российский бардак. И генерал Александр Волков стал его жертвой. На площади во время митинга он находился под прицелами минимум двух снайперов. И бандиты остались безнаказанными. Мало того что прошли на охраняемую территорию – так еще и прорвались обратно. Следовательно, здесь, в Грозном, орудует шайка пособников террористов. А скорее всего, и не только в Грозном. Рейд боевиков в Дагестан это наглядно подтверждает.

Мысли Лики перескочили на второго убитого военачальника – генерала Сергея Соловьева. Возникало впечатление, что бойцы СОБРа сочувствуют ему куда меньше, чем Александру Волкову. Добиться от Дмитрия Павлова деталей произошедшего не удалось. Командир отряда не сказал прямым текстом: «Туда ему и дорога», однако особой скорби на лице не было. Может, потому, что больше скорбеть – невозможно. Подскакивал на ухабах лежащий на полу машины мертвый Темыч, и вряд ли удастся выяснить, чьи пули унесли его жизнь, но имя человека, бросившего бойцов в непродуманную атаку, – оно известно.

Но все-таки, все-таки… что-то очень беспокоило Лику, когда она анализировала произошедшее в Дагестане. Как мог пробраться убийца в то место, где процент вооруженных людей превышал все мыслимые и немыслимые пределы? Причем ведь все они – профессионалы своего дела, кожей чувствующие опасность. Возможно, бандит обладал не только оружием, но и формой. И в его кармане лежало удостоверение какого-нибудь местного военного подразделения…

Шум голосов на первом этаже – и Лика вся обращается в слух, захлопывает блокнот, летит вниз по ступенькам.

Еще не видно бойцов, но волнение отпускает: если звучат голоса, нет леденящего молчания – значит, все в порядке, все вернулись.

– Доложить обстановку, – зычно требует Дмитрий Павлов. В его руках – круглый арбуз шлема.

Дрон и Лопата, перебивая друг друга, рассказывают: инцидентов не произошло, охрана занимаемого объекта ничего подозрительного не выявила, а обед, он же ужин, давно дожидается бойцов в столовой.

Лицо Лены Плотниковой, серое от пыли, хранит невозмутимость.

Лика осторожно поинтересовалась:

– Как все прошло?

– Нормально. Оружия нашли много, парня обнаружили, которого аборигены в плену удерживали. Завезли его в госпиталь, измучился он, бедолага.

«Это подвиг, – думает Лика. – Собровцы каждый день рискуют собой. Спасают других, при этом ничего не требуя – ни почестей, ни денег. А еще они умирают. На таких людях держится земля…»

Но озвучить свои мысли она не решается, говорит совсем другое:

– Ты чумазая, как поросенок.

Лена бросила тоскливый взгляд на толпящихся у умывальника в столовой бойцов. Они с наслаждением плескали водой на шею, грудь, руки, терли друг другу мускулистые спины.

– Вот оно, неудобство для женщин в мужском коллективе. Слушай, у меня идея. Поможешь?

Лика с готовностью кивнула.

Водяная струя гулко стучит в дно кастрюли. Потом булькает. Кастрюля огромная и, пока она наполняется, Лена успевает сбегать к себе, переодеться в спортивный костюм. На поясе крепится темно-коричневая кобура.

– Ты даже моешься с пистолетом? – Лика подхватывает ручку кастрюли, старается шагать с Леной в ногу, но вода все равно выплескивается на пол.

– Ты подержишь.

Пара метров от детского сада – и темнота, хоть глаз выколи. Но Лена идет вперед, к кустам, деревьям, все дальше и дальше.

– На крыше же ребята, – поясняет она. – Зачем их волновать стриптизом.

– Так вроде темно.

– Поверь мне – белое тело в темноте отлично видно.

Опустив кастрюлю, Лена стягивает футболку, расстегивает бюстгальтер, щелкает заколкой для волос. Гибкое подтянутое тело, роскошная грудь, а локоны – густые, чернющие, как покрывало на точеных плечах…

– Дорогая, ты меня смущаешь, – Лена улыбнулась. – У тебя как с сексуальной ориентацией?

– Нормально. Но красивых женщин люблю и не устаю ими восхищаться. Идеальное создание природы…

– Держи, идеальное создание!

В Ликину ладонь опускается пистолет.

– Он снят с предохранителя, – пробормотала Лена, с наслаждением погружая руки в воду. – Как хорошо-то…

Вдали раздаются рычащие раскаты.

– Взрыв?! Лена, взрыв, что делать?!

– Дурочка… Гром, гроза…

И правда: воздух, свежий, чистый, вливаясь в легкие, уносит в детство. Только тогда все чисто, легко, понятно. И не опасно.

Крупные дождевые капли ударяют по листьям.

Лика протянула ладонь, в нее заплескалась теплая влага.

– Ленка, сейчас как сыпанет.

– Отлично, – черные волосы скрыты под белой шапкой пены. – Хоть голову промою как следует. Черт, мыло в глаза попало!

Прерывистая молния разрезает небо на две части: черную и белую. Мертвенный свет высвечивает женскую фигуру в длинной одежде. Это длится доли секунды, но Ликины глаза успевают схватить все: и худощавый абрис, спрятанные под платком волосы, и – самое страшное – движение. Женщина приближается. Следующая вспышка – и беззвучные шаги, все ближе и ближе, взметнувшийся от ветра подол открывает тонкие мелькающие голени.

Язык одеревенел. Лика хочет крикнуть: «Привидение, Лена, бежим», но изо рта не вылетает ни звука, только становится еще страшнее – подставившая дождевым розгам лицо Лена напевает веселую песенку.