Полина Дашкова - Источник счастья

Опять повисла пауза. Потапов беззвучно захлопал в ладоши. Старый аптекарь чихнул и извинился.

— Все? — громким шёпотом спросила Зоя Велс. — Вы вылили в крысиный лоток из этого флакона все, до капельки?

Соня не услышала, как вернулся Нолик. Он догадался прихватить ключи и вошёл очень тихо. Она вздрогнула и чуть не заорала от страха, когда он появился в комнате. Фотографии были разложены на столе. Рядом стоял открытый портфель. Нолик подошёл и тут же ткнул пальцем в фотографию молодой пары, датированную тридцать девятым годом.

— Кого она мне напоминает? Не знаешь?

— Кто?

— Девочка. Вот эта, с косой.

Нолик прищурился, поднёс снимок к глазам.

— Ты лекарства купил? — спросила Соня.

— Да, конечно. Вот. — Он положил на стол аптечный пакет. — Кстати, там градусник. Будь добра, измерь температуру. Господи, где я мог её видеть?

— Нигде. Это тридцать девятый год. — Соня сунула градусник под мышку.

— А… — Нолик звонко хлопнул себя по лбу. — Софи, я болван! Подожди, я сейчас!

Он вылетел в прихожую, тут же вернулся и вручил Соне маленький свёрток. Там были духи. Соня распечатала коробочку, открыла флакон, понюхала, улыбнулась.

— Погоди, ещё не все! — Нолик помахал у неё перед носом бумажным прямоугольником. — Вот это посильней любых духов и даже роз от неизвестного И.З.!

— Что это?

— А ты прочитай!

Соня взяла у него визитку.

— «Кулик Валерий Павлович». Кто это?

— Вот балда! Твой бывший преподаватель! Профессор с твоего биофака! Ну? Вспомнила? Слушай, Софи, ты в состоянии воспринимать важную позитивную информацию? Это же класс! Это супер! Позавчера он выступал у нас на канале. Мы столкнулись в курилке. Он смотрит на меня, я на него. Он спрашивает: «Где мы с вами встречались?» И я, главное дело, хлопаю глазами, тоже вспомнить не могу. Он первый вспомнил. На твоём выпускном вечере в универе, ты нас познакомила. Так вот, он стал сразу расспрашивать о тебе, как живёшь, где работаешь. Сказал, что хотел тебя разыскать, ты ему очень нужна.

— Разыскать несложно, — тихо заметила Соня, не открывая глаз, — в учебной части остались все координаты, адрес, телефон.

— У него все есть, но ты почти неделю не берёшь трубку, и он подумал, вдруг ты переехала или телефон изменился. Но тут как раз встретил меня. Это судьба, Софи! Ты прочитай, что написано на визитке.

— Biology tomorrow, — прочитала вслух Соня, — Международная неправительственная ассоциация «Фонд научных инициатив». Институт экспериментальных биотехнологий. Исполнительный директор Кулик Валерий Павлович.

— Позвони ему срочно, прямо сегодня! Видишь, он написал номер мобильного ручкой. Он хочет предложить тебе работу. Софи, это совсем другие деньги, другие перспективы. Я жутко рад за тебя!

— Полгода назад я отправляла туда своё резюме, — сказала Соня, — они мне отказали.

Лицо Нолика слегка вытянулось.

— Ну… Всё течёт, всё изменяется, — произнёс он глубокомысленно, — во всяком случае, сейчас тебя там ждут.

Соня вытащила градусник. Тридцать девять и пять.

— Хочешь, я останусь ночевать? — спросил Нолик. — У меня завтра утром озвучка, это часа на три, наверное. Я съезжу и сразу вернусь. Хочешь? Я могу остаться до приезда твоей мамы и встретить её на такси. Только у меня денег нет. Заплатят в конце месяца.

— Я сама её встречу, я очухаюсь к завтрашнему вечеру. А ты оставайся. Иначе зачем было тратиться на градусник?

— То есть?

— Ну он ведь нужен, чтобы кто-нибудь ахнул, увидев, какая у человека высокая температура. А если человек болеет в одиночестве, то ахать некому. Возьми водку в морозилке, разбавь водой, смочи полотенце и положи мне на лоб. Только не пей её, ладно? Будешь пить, выгоню.

У Сони заплетался язык. Нолик довёл её до тахты, ушёл на кухню. Соня подумала, что температура подскочила у неё не от болезни, а от волнения.

«Биология завтра» — голубая мечта любого учёного, особенно молодого специалиста, но пробиться туда страшно трудно, даже если владеешь английским и немецким, имеешь кандидатскую степень и знаешь совершенно точно, что биология — твоё призвание, с детства на всю жизнь.

В первом классе, собирая осенний гербарий, Соня заметила, что только живые деревья сбрасывают листья, а мёртвые — нет. На мёртвых ветках листья могут висеть всю зиму, бурые, скорченные.

— Это нелогично, — сказала она папе, — осенние листья на живых деревьях, красные, жёлтые, должны держаться, они такие красивые, особенно под снегом.

— Закон природы, — равнодушно ответил папа.

Ответ Соню не устроил. Она приставала ко всем взрослым, которых считала более или менее разумными, и только один сумел кое-что объяснить.

— Поздравляю, — сказал папин друг Бим, Борис Иванович Мельник, биолог, — ты, Сонечка, мыслишь как Гален. Во втором веке нашей эры этот великий римский философ и врач тоже заинтересовался осенним листопадом и сделал вывод, что живые деревья сбрасывают листья нарочно, чтобы не сломались ветки под тяжестью снега. То есть в самом дереве заложена такая программа.

— Убивать свои собственные листья?

— Ну да. Именно. Есть даже специальный биологический термин: апоптоз, «листопад» по-гречески. Так поступают почти все живые существа. Головастик избавляется от хвоста и становится лягушонком. Маленький человечек, пока сидит в животе у мамы, сначала имеет множество дополнительных запчастей, например жабры, хвост, потом все ненужное отмирает.

— А он может раздумать? — спросила Соня.

— Кто?

— Ну человечек. Вдруг он захочет оставить себе жабры или хвост, на всякий случай? Если он, допустим, потом решит заниматься подводным плаванием, ему все это очень пригодится.

— Ты имеешь в виду, есть ли у него выбор? Нет. Выбора нет.

— Почему?

Следующие десять лет Соня изводила Бима вопросами при всяком удобном и неудобном случае. Сразу после десятого класса она поступила в университет на биофак. В аспирантуре Бим, профессор Мельник, стал её научным руководителем, взял к себе в лабораторию.

Соня занималась апоптозом, запрограммированной смертью, вернее, самоубийством живой клетки. Тема эта стала страшно модной в последние годы, поскольку была связана с проблемами старения и продления жизни.

Миллиарды клеток в любом живом организме ежеминутно умирают и рождаются, но с каждой минутой соотношение это едва заметно сдвигается в сторону смерти. Из всего живого на планете бессмертны только амёбы, бактерии и раковые клетки. Они могут жить вечно. Они жрут и делятся, делятся и жрут.

«Значит, у них есть, чему поучиться», — сказал в одной из своих лекций, ещё в 1909 году, профессор Михаил Владимирович Свешников.

В 2002-м трое учёных, два англичанина и американец, получили Нобелевскую премию за открытие генетически запрограммированной клеточной гибели. Они наблюдали под микроскопом, как рождается, живёт и умирает глист нематода, существо длиной в миллиметр, и выделили гены, в которых запрограммирован суицид клетки. А потом доказали, что точно такие же гены есть в геноме человека и выполняют они те же функции. Открытие теоретически давало потрясающие перспективы в лечении СПИДа, рака, инфаркта миокарда. Многие биологи заговорили о возможности изменять геном человека, задавать программу добровольного суицида раковым клеткам, и наоборот, отключать программу, когда кончают с собой клетки тканей сердца при инфаркте. На исследования выделялись огромные деньги, находились добровольцы, готовые все испытать на себе, открывались клиники, где малоизученные методы применялись в медицинской практике, Интернет, газеты, журналы пестрели рекламами универсальных генетических методов лечения всех человеческих недугов, включая старость и смерть.