Екатерина Островская - Пригласи в дом призрака [litres]

Все стали аплодировать, а Ваня смутился…

Позвонила Алла.

– Ты смотришь? И я тоже. Не верю, что это произошло именно со мной. Теперь в обычную жизнь так нелегко возвращаться. Надо думать, с кем встречаться, говорить и кому доверять… Мне так одиноко, а как вспомню, что рядом со мной был преступник…

– Рядом с тобой было два преступника, и ты даже не могла отличить их друг от друга.

– Да, – всхлипнула Пухова, – потому что я доверяла ему… то есть им. Как жить после такого позора?

– Так никто не знает. Все тебя жалеют, сочувствуют…

– Да-а, – вспомнила Алла, – мне сегодня звонили с предложением выступить в телепередаче… То есть в ток-шоу… На Первом канале и на всю страну. Хочешь, поехали вместе? Ты тоже прославишься.

– А на кого ты галерею оставишь?

– Ты права, Верочка. Но ехать надо. В галерею, пожалуй, найду какого-нибудь директора-распорядителя, а то все сама да сама. Так и надорваться недолго. Ты поедешь?

– С тобой хоть на край света. Но у меня дел накопилось столько, что я еще долго никуда выехать не смогу.

– Ладно, придется одной в Москву. Но это только через неделю. А ты приезжай ко мне – просто поговорить.

Дом был старый, пятиэтажный, без лифта, двери квартир потертые и ободранные: они выглядели так, словно для того их и поставили здесь, чтобы царапать ключами и ногтями. Но эта дверь на пятом этаже была самой неприглядной, как будто сюда люди поднимались только затем, чтобы именно на ней отвести душу, зная, что за это не последует никаких санкций. Дверь в стародавние времена была обита черным дерматином, который посерел и поседел от старости, кое-где он треснул или был разрезан, из-под него вылезали клочья ваты – желтой и почерневшей, как будто туда втыкали спички. Крепления на стене были сорваны, и звонок болтался лишь на проводе. Пришлось повозиться, чтобы он сработал.

По всей площадке пролетела оглушительная хриплая трель, но за дерматиновой дверью была тишина. Бережная позвонила еще раз, а потом еще.

– Кто там? – раздался наконец приглушенный женский голос.

– Людмила Васильевна, – бодрым голосом произнесла Бережная, – меня зовут Вера Николаевна. Вы, насколько мне известно, искусствовед по образованию. Хочу предложить вам работу.

Снова наступила тишина. Очевидно, женщина за дверью решила, что ее разыгрывают.

– Какую работу? – спросила она наконец.

– Не хотите ли возглавить одну картинную галерею?

– Какую галерею? Это шутка такая?

Щелкнул замок, потом, очевидно, проскрипела задвижка, и дверь приоткрылась, но не широко. Однако Вера сумела просунуть в образовавшуюся щель коробку с тортом, а потом протиснулась сама. Со стороны это выглядело, очевидно, очень нелепо, но хозяйка квартиры не препятствовала и даже взяла торт. Ей было под шестьдесят, вероятно, когда-то она была очень стройной, а теперь выглядела просто худой. На ней был старенький халат без пуговиц, который просто запахивался и перетягивался пояском. Людмила Васильевна смотрела на незваную гостью с испуганным недоверием.

– Обычная галерея, – продолжила Бережная, – где вы недавно побывали на выставке работ своего мужа. Кстати, как он поживает и от кого прячется?

– Он ни от кого не прячется, с чего вы взяли? Мой муж вообще-то умер. Вы разве этого не знали?

– Вообще-то он жив, продолжает творить и, насколько я понимаю, еще плодотворнее, чем раньше. Видимо, не пьет как прежде. Я рада этому. Ну как насчет предложения возглавить галерею? Дело в том, что ее владелица и директор в самое ближайшее время перестанет работать и на долгое время покинет нас. Если вас устраивает эта работа, приходите…

– Погодите, – остановила ее жена художника.

Она внимательно смотрела на Веру и молчала, словно выдерживала паузу лишь для того, чтобы все обдумать и ответить правильно.

– Я вас видела на вернисаже. Вы с Аллой любезничали и вообще смотрелись как лучшие подруги. Почему я должна верить вам?

– А зачем вас обманывать? Какая мне выгода от этого?

Людмила Васильевна задумалась и наконец решилась.

– Проходите в комнату, – сказала она, – только у меня не прибрано: я не ждала гостей.

Она держала в руке торт и словно только сейчас вспомнила о нем, посмотрев на коробку.

– Чайник поставьте, если можно, – попросила Бережная.

Хозяйка квартиры шагнула на маленькую кухню, а Вера – в комнатку. Людмила Васильевна явно слукавила, говоря, что у нее не прибрано. Прибирать здесь было нечего: из мебели имелись только продавленный диван, стол, пара венских стульев и сервант с дверцами без стекол. Стены голые с квадратными яркими пятнами на выгоревших обоях – когда-то на этих местах висели картины.

Жена художника вернулась в комнату и предложила сесть за стол.

– С Пуховой мы не подруги, – продолжила разговор Бережная, – просто знакомые, хотя она пытается уверить меня в своей дружбе. Сейчас у нее трудные времена…

– На нее покушались, – проявила осведомленность Людмила Васильевна, – ее выкрали и хотели убить. Но таких людей убить невозможно. Они выходят сухими из любых ситуаций.

– Вы настолько хорошо ее знаете?

Хозяйка квартиры подумала немного и кивнула. Похоже было, что она обдумывает каждое свое утверждение.

– Я ее знаю давно и очень хорошо, – сказала жена художника, – какое-то время я даже была очарована ею: скромная, милая, очень доверчивая девушка. Я работала методистом на факультете теории и истории искусства. Алла поступила в наш институт лет десять назад. Очень приметная девушка, надо сказать…

– Она и сейчас такая, – улыбнулась Вера.

– Нет, – покачала головой Людмила Васильевна, – сейчас она – светская львица, а тогда была тоненькой провинциалкой с широко открытыми удивленными глазами. У нас ведь здание старое, одно из красивейших в Петербурге: потолки семи метров, почти готические своды, как в монастыре. На первом этаже, где скульптурные мастерские, стойкий запах глины, гипса. На втором – музей с работами выпускников Академии художеств разных времен: Бруни, Брюллов, Репин, Иванов… Конечно, девочку из Вологды это восхитило. Жила она в общежитии, но это в пяти минутах ходьбы. Судя по всему, денег на жизнь не хватало, одевалась она бедно и всегда ходила в одном и том же. Попыталась найти работу – такую, чтобы совмещать с учебой. Пошла устраиваться натурщицей в живописные мастерские. Кто-то из преподавателей предложил ей обнаженку… А девушка думала, что с нее будут писать портреты. Как она рыдала, оскорбленная! Прибежала в мой кабинет, успокоиться не могла. Я даже преподавателя того вызвала, а он был сокурсником моего мужа. Слава извинялся долго, говорил, что его неправильно поняли…

На кухне засвистел чайник, и хозяйка отправилась туда, продолжая рассказывать: