Елена Михалкова - Лягушачий король [litres]

Она пожала плечами:

– Мальчики всегда меряются достижениями. Уж я-то знаю!

«Илья, молчи!» – мысленно воззвала я. Но он непонимающе помотал головой, словно бычок, которого со всех сил ударили по лбу. В этот момент еще можно было перевести все в шутку. Но Илья проглотил наживку и теперь сам послушно брел на бойню.

– Ты хочешь сказать, у меня нет достижений, которыми я могу гордиться?

Он смотрел на мать с детским изумлением, и я взвыла про себя.

Ульяна Степановна не торопясь вспорола тугую шкурку колбаски. На картошку брызнул горячий прозрачный сок.

– Не то чтобы совсем нечем… – начала она таким тоном, что не оставалось пространства для сомнений: ее сын – неудачник, пустое место. – Нет, ты молодец, правда. Мы с папой очень тобой гордимся.

Последняя фраза окончательно ушла в минор.

Илья начал краснеть.

– Я не встречаюсь с одноклассниками, мама, потому что мне не о чем с ними разговаривать. Меня травили с шестого класса по девятый, при полном попустительстве учителей. Мои, как выражается папа, товарищи – законченные говнюки…

– Илья!

– При детях!..

– …и я ни секунды не верю, что они изменились за последние пятнадцать лет. Да и у меня была возможность в этом убедиться десять лет назад. Вот почему я не хожу на встречи, мама! А не потому, что стыжусь того, что я программист. Мне нечего стесняться.

– Ой-ой-ой, травили его… – пробормотал Виктор Петрович. – Из мухи слона…

– Из мухи слона? – взвился Илья. – Когда меня головой в унитаз макали, это был слон, по-твоему? Или муха?

Снова наступило молчание. Сестры сочувственно посматривали на Илью. Дети, синхронно отодвинув тарелки и пробормотав заученно «спасибо-бабушка-все-было-очень-вкусно», незаметно исчезли. Они умные львята: знают, когда нужно прятаться в саванне, а когда можно лежать на ветке, лениво качая лапой у всех на виду.

Илья перевел дух. Он полагал, что последнее слово осталось за ним. Что, вызвав к жизни эти ранящие воспоминания, упомянув о них вслух, он закрыл тему.

Бедный мой, любимый, бесконечно наивный муж!

Ульяна придвинула к себе солонку.

– В вашем классе было двадцать пять человек, – невозмутимо сказала она. – А макали только тебя.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего-ничего!

– Нет, серьезно! На что ты намекаешь? Что я был сам виноват?

– Ну, ты заикался…

– И это, по-твоему, повод?!

– Ты не вписывался в коллектив …

– Господи, мама!

– В самом деле, Илюша, вспомни: ты ни с кем не дружил, мы с папой вечно подыскивали тебе приятелей среди детей наших друзей, и даже они воротили от тебя нос.

– Как и я от них! Из принудительной дружбы никогда ничего хорошего не выходит! И что значит – «воротили нос»? – Он горячился все сильнее, не понимая, что приоткрытые ворота бойни неумолимо приближаются.

– Раз уж ты об этом заговорил: тебе стоило…

– Я заговорил?!

– …научиться давать сдачи!

– Мама, ты когда-нибудь пыталась дать сдачи десяти здоровым парням?

– Ну, это не аргумент!

– А что тогда аргумент?

– Оправдывать собственную трусость численным превосходством противника низко! – вмешался Виктор Петрович.

– Прекрасно! Вот я уже и трус!

– Илюша, я не говорю, что те мальчики, твои одноклассники, были правы…

– Вообще-то, мама, ты именно это и говоришь!

Кристина поднялась из-за стола:

– Так, все, меня это достало! Ссорьтесь без меня!

– А НУ СЯДЬ!

Мгновенный переход от фальшивой умильности к ярости в голосе матери испугал Кристину.

Вот оно, то главное, ради чего все затевалось. Можно отказаться от жирного мяса, но нельзя по своей воле выйти из-за стола, если мамочка еще не закончила экзекуцию.

Побледневшая Кристина молча опустилась на место.

Бунт на корабле был подавлен.

– А мне нравится вид на Кремль, – пробормотала Варвара.

Илья молчал, глядя перед собой застывшим взглядом. Виктор Петрович чавкал.

Мне потребовалось довольно много времени, чтобы понять: у некоторых семья – это не место, где можно быть самим собой рядом с теми, кто тебя любит. Это поле боя. Всегда. Каждую минуту. Чем дольше и безмятежнее затишье, тем мощнее будет взрыв.

В некотором смысле Ульяне Степановне не позавидуешь. Она – главнокомандующий, у которого один солдат то и дело пытается дезертировать, другой способен случайно подорвать себя вместо противника, а третий не оправдал возложенных на него надежд и остался пешкой, вместо того чтобы выйти в ферзи. Он мог стать знаменитым фигуристом! Великим математиком! В него столько вкладывали, его так упорно толкали в нужную сторону! Не думаю, что Харламовы когда-либо способны были рассмотреть своего настоящего сына: тихого заикающегося мальчика, любителя сложных конструкторов и книжек по физике.

Этого крушения надежд Ульяна Степановна так и не простила Илье. Заурядный программист, довольный своей участью! Трудно не презирать человека с такими мелкими устремлениями.

Звонок в дверь нарушил тягостное молчание.

Ева с криком «Тетя Галя, тетя Галя!» промчалась по коридору к двери, за ней протопал Антошка.

Дети любят нашу соседку. У Галины Андреевны Ежовой легкий характер, а главное, всегда наготове для них пара конфет.

– Дорогие мои, я буквально на секунду! Не буду вас отвлекать!

Я всегда любуюсь Ежовой. Галя то и дело примеряет образ «горожанка в сельской местности» с упоением девочки, обнаружившей в бабушкином шкафу сарафан и кокошник.

Сегодня она в длинном льняном платье с вышивкой. Волосы убраны в две косы, в вырезе посверкивает старомодная подвеска с гранатами. Галя принципиально не покупает новых украшений; по ее словам, в них нет души. Все, что у нее есть, вынуто из потертого сундучка с брошками, браслетиками и прочими грубоватыми побрякушками советских времен.

С приходом Галины тягостная атмосфера немного разрядилась. Она принесла половину пирога собственного изготовления: слоеное тесто, начинка из шпината с брынзой, в которую добавлены какие-то ароматные травки.

– Половину себе оставила, пожадничала! – Ежова поцеловала Еву на прощанье. – Обожаю кервель, третий раз за год его сажаю.

Когда она ушла, из кухни появилась Люся.

– Что, Галя уже убежала? Жалость какая.

Она выглядела даже более усталой, чем сорок минут назад. И шла так медленно, словно под ней был натянутый канат и десять метров пропасти.

Уже потом, обдумывая, что случилось, я пришла к выводу, что она слышала весь разговор. Наверное, пряталась на лестнице или за углом, стояла и переживала, что ничем не может помочь Илье.

– Люся, тебе пирога отрезать? – Ульяна Степановна после случившегося была в приподнятом настроении.

Люся неожиданно холодно взглянула на нее и ничего не ответила. Хромая к своему месту, она потеряла равновесие, ухватилась за скатерть… И осела на пол, утягивая ее за собой.