Журнал «Искатель» - Искатель, 2017 № 08

— Вообще-то, пап, я был бы не против, если бы суждения других как-то могли воздействовать на нас физически. Только, чур, чтобы так могли воздействовать лишь положительные суждения.

— Но ведь так и происходит: тебя похвалят, и у тебя словно крылья за спиной выросли.

— Это только когда похвалят вслух. А вот если бы уже просто добрая мысль о тебе давала новые силы… Тогда бы даже те, кто утверждает, что им плевать на мнение окружающих, взглянули бы на этот вопрос по-другому.

— Так они плюют только на критику, а с лестью-то у них совсем другие отношения. Лесть — единственное мнение, к которому они прислушиваются. И не без довольства.

— Почему обязательно лесть? Можно подумать, просто доброму слову они не рады.

— Знаешь, Тед, я заметил престранную вещь. Просто одобрение не находит в них такой благожелательности, как лесть. Похоже, самовлюбленные и не считающиеся с мнением других особы испытывают какое-то нешуточное волнение от мысли, что человек не просто похвалил их, а переступил через себя, чтобы это сделать. Унизился, чтобы доставить им удовольствие. Не знаю уж почему, но подобные нездоровые взаимоотношения с лестью для них не редкость.

— Непонятная позиция.

— У каждого своя жизненная философия, — лишь пожимал плечами отец.

— Странная это штука, жизненная философия. Есть она у каждого, но не каждый из нас философ…

— Так она не имеет ничего общего с научной. Это бытовая философия. Она и не должна делать из нас философов.

— Но хотя бы делать нас умнее?

— Не скажу насчет умнее или глупее — по-всякому выходит. Ведь эта философия основывается на принципах, которые делают нашу жизнь легче и комфортнее. Каждый соответствующие принципы и подбирает. У мерзавцев они одни, у людей порядочных — диаметрально противоположные. Но каждый выбирает такие принципы, с которыми ему комфортнее идти по жизни. Я почти не встречал людей, которые останавливали бы свой выбор на принципах, которые усложняют им жизнь. Если такое и случается, то, скорее всего, по ошибке.

— А как же быть с теми, кто, скажем, посвящает жизнь борьбе за свои и чужие права? Тут не до комфорта.

— Во-первых, есть люди, которые чувствуют себя прекрасно именно в бою. А во-вторых, бывают обстоятельства, когда жизнь комфортнее в борьбе, а не в уклонении от нее, пусть и приходится ходить по краю пропасти, откуда на тебя поглядывает черная яма смерти.

«Интересно, каково это — жизнь в борьбе?» — частенько задумывался Тед.

Идея борьбы диссонировала со всем его существом. Но был в ней и момент притягательности: триумф. Была и своя загадка: что может дать борьба, когда известно, что победителем из нее не выйдешь?

Очередной проведенный впустую день близился к концу.

«Еще полчасика, и можно будет возвращаться в лагерь», — постановил Тед.

Он уселся на землю у корней пихты и прислонился к ее серому жесткому стволу, от которого веяло унынием. От всего веяло унынием — мрачного неба, утративших мелодичность и сделавшихся крикливыми голосов птиц, этих гор… Впрочем, горы всегда навевали на него уныние. Неприступностью вершин, угнетающей циклопичностью масштабов, негостеприимностью мертвых каменных склонов.

То ли дело — живое дыхание океана, мягкость воды, ритмичность волн… Конечно, есть люди, которые чувствуют себя как дома в любой среде — хоть в арктических льдах, хоть на высоте в тысячи футов. Но Тед был человеком определенной среды. Определенной природной ниши. Порой он жалел, что не родился обитателем рифа, а лучше — дельфином. Да, в отличие от людей дельфинам сейчас хорошо…

Тед с особым усердием потерся спиной о кору и, набрав горсть земли, тщательно вымазал ею штанину. Подаренный Классэнами костюм он не щадил. Он предпочитал свои старые рубашку и джинсы, но Линта и Сантра настойчиво отстирывали измазанные брюки и пиджак, ни разу не попрекнув его за неряшливость, словно он был их пусть и шкодливым, но любимым ребенком.

«Черт, а ведь они меня за ребенка и считают, хоть я и старше их на двадцать с лишним лет! — возмутился Тед. — Обстирывают. Дичь всегда наловят. Даже до костра меня не допускают… С одной стороны, здорово, но с другой-то — кто я для них? Человек, с которым можно не считаться — вот кто! Ребеночек, которому, коснись дело его жизненных интересов, укажут, что ему следует заткнуть ротик и не рыпаться».

Послышался хруст. Или Теду только послышался хруст… Он обернулся: нет, вокруг все было спокойно.

Он с наслаждением закрыл глаза. Шелест ветра в ветвях дарил ему иллюзию морского бриза, крики неизвестных птах отлично имитировали клекот чаек…

Что-то больно ударило в плечо и, отскочив, плюхнулось ему на колени. Это был камень. А через секунду до Теда донесся громкий шепот:

— Эй! Беспроводную связь включи! Не могу с тобой связаться!

Тед обернулся и обмер: на него смотрел подросток, которого легко можно было принять за одного из Классэнов. Похоже, Тед был совсем не тем человеком, которого незнакомец ожидал увидеть: он вдруг развернулся и бросился прочь.

Тед, поколебавшись несколько мгновений, ринулся за ним. Незнакомец, однако, был отличным бегуном, и Тед вскоре потерял его из виду. От погони он не отказался, но перешел на шаг, внимательно вглядываясь в разрывы между деревьями.

Наконец ярдах в сорока мелькнул черный силуэт. Тед прокрался примерно половину расстояния, оставаясь невидимым за гигантской тсугой, и осторожно выглянул из-за нее.

Это был не таинственный незнакомец, а младший из Классэнов, Роймонд, который склонился, упираясь руками в широко расставленные бедра, и что-то изучал на земле. Что именно — Тед не мог рассмотреть из-за лежавшего между ними ствола мертвого дерева.

Вдруг рядом с Роймондом вырос второй силуэт, значительно выше и мощнее подростка. Тед похолодел: это был барибал!

Медведь, крадучись на задних лапах, начал бесшумно, но уверенно приближаться к Роймонду, который стоял к нему спиной и потому видеть барибала не мог.

«Прёт, как турист на шведский стол, — пронеслось в парализованном ужасом мозгу Теда. — Все! Конец Роймонду!..»

Мысль о том, чтобы закричать и предупредить мальчишку даже не пришла ему в голову. Он так и простоял бы завороженным все то время, что барибал убивал младшего Классэна и лакомился им, но тот в последний момент почувствовал присутствие медведя. Роймонд ловким нырком проскочил под лапой зверя и вскочил ему на загривок! После чего обхватил барибалу голову и одним резким движением сломал ему шею!

От увиденного у Теда перехватило дыхание. Его сковало оцепенение. В себя он пришел уже после того, как Роймонд скрылся из виду, волоча за собой тушу лесного великана.

Едва оцепенение выпустило Теда из своих гостеприимных, но обременительных объятий, он тут же припустил в лагерь — по нижней, бегущей вдоль обрыва тропе.