Журнал «Искатель» - Искатель, 2018 № 09

— Так ты, значится, у нас тоже разбогатеешь? — сморщила девка прелестный свой носик.

— И не сумневайся, Дуняша. И сам разбогатею, и тебя золотом осыплю — клянусь святым Пахомом в березовых лаптях!

Удалось Ваньке вырвать у зазнобы обещаньице, что ровно через неделю после того, как отведут его из двора, будет она, как стемнеет, ожидать его в сеннике у конюшни.

— Так ты, воришка, надеешься, что тебя хозяин не запорет и что на свободу вырвешься? Эх, простота!

— Ты только обещай, раскрасавица ты моя, а я уж приду!

— Разве что тебе, бедолага, твой березовый Пахом поможет…

На третий день пополудни привел Митька заспанного дядю Сему, тот расковал Ваньку, едва не размозжив ему ногу, и доставили беглеца в покой к хозяину. Был Филатьев не сам, а с гостем — зятем своим, полковником Пашковым. Оба курили трубки и пили кофе. Приметил Ванька, что ковры были с полу убраны, чтобы кровью не испортить, и лежала посреди покоя добрая охапка батогов. Филатьев выпустил клуб дыма из трубки, пристально посмотрел беглецу в глаза, сплюнул и приказал двум лакеям Ваньку догола раздеть, связать и сечь без всякого снисхождения.

— Ты ж не засекай подлеца сразу до смерти, сначала выпытай, куда твои вещи подевал и остатные деньги, — посоветовал Филатьеву зять.

— Не учи ученого, любезный Иван Иваныч, — ухмыльнулся хозяин, ощупав взглядом голого Ваньку. — Мне ли не знать, какое с этими скотами требуется обращение?

— Что ж ты гневаешься, Петр Дмитриевич, — развязно встрял Ванька в господскую беседу. — Если я тебя немножко пощипал, то для того только, чтобы ты казну свою пересчитал. Эй, посмотри, не прибавилось ли чего в ларце?

И, заслышав за спиной свист батогов, изо всех сил связанными ногами оттолкнувшись, прыгнул вперед, едва не упав на рассевшегося в креслах полковника. И туг же завопил:

— Слово и дело!

Филатьев, посиневший было от гнева, теперь побелел. Схватился за горло, разрывая воротник:

— Бейте!

— Э, погоди, шурин мой любезный, — оторвал надушенный платок от носа полковник. — С этим-то подожди, а доставь сперва подлеца куда положено…

— В Стукалов монастырь [4] То есть в место, куда «стучат», доносят. Имеется в виду московская контора Тайной канцелярии. , где тихонько говорят… — радостно подхватил Ванька.

— Молчать, холоп! — рявкнул полковник и прежним сладким голосом продолжил: — Понеже, если сии твои приказчики не донесут, все одно среди подлых людишек пронесется, и не надейся, что до конторы не дойдет. Да и я, как человек военный и государыни нашей императрицы Анны Иоанновны верный слуга, обязан сей же минут поехать и доложить. Тебе, человеку законопослушному и небедному, чего бояться? Вздрючат дурачка за ложный донос да тебе же головой выдадут.

Однако отвезли Ваньку, в сумерках уже, не в московскую контору Тайной канцелярии, а в полицию. Он и там заорал свое, однако начальства по ночному времени не случилось, а низшие полицейские чины накостыляли ему по шее и бросили в битком набитую «холодную*. Прямо у двери он растолкал спящих, втиснулся между ними и сразу же заснул.

Очнулся в предрассветной густой темноте. Вокруг сопели, храпели — кто-то ухитрялся после каждого сиплого выдоха еще и причавкивать, будто на мужицкий манер щи хлебал, а на Ванькином бедре лежала чужая, к тому же, как он установил это брезгливым ощупыванием, лысая голова.

Когда рассвело, Ванька пропутешествовал к параше, потом занял место опять возле самой двери. Карманы пусты оказались — чему удивляться? Теперь только дожить бы до допроса.

И дожил, отвели его на допрос.

— Так это ты орал тут государственные слова? — приветливо спросил его плюгавец в сержантском мундире Преображенского полка.

Ванька пожал плечами — и тут же получил по затылку пудовым солдатским кулаком. Когда в глазах прояснилось, со звоном в голове поднялся на ноги.

— Как думаешь, Матвеев, не выдрать ли его кошками, а уж потом с этой мелочью пузатой разговаривать? — ласково осведомился секретарь.

— Примечательно, господин сержант, что сей арестант много о себе воображает. Ежели намерен запираться, то малое внушение… — важно заговорил солдат.

— Слово и дело государево! — завопил вдруг Ванька, которому лишняя порка была вовсе ни к чему.

Сержант скривился. Помолчал и, по-прежнему обращаясь только к солдату, проговорил:

— Паренек наш еще и косноязычный, оказывается. Ты понял, чего он вякнул?

— Никак нет, господин сержант. Чегой-то там про свое дело…

— Так засвети ему в ухо — авось соизволит изъясняться по-человечески.

Теперь Ваньку пришлось отливать водой. Поднявшись на нетвердые ноги, он повторил свое:

— Слово и дело!

Секретарь переглянулся с солдатом и тяжело вздохнул. Заглянул в бумажку, спросил:

— Ты Ванька Осипов сын, крепостной человек гостя Петра Дмитриевича Филатьева?

— Я, господин секретарь.

— Ты году сего сентября десятого дня ограбил с другими ворами своего господина, означенного гостя Филатьева?

— Товарищей у меня не было, и не грабил я, а взял пожилое [5] Плата домашнему работнику за прослуженное время. .

— Я с этим разберусь, с твоим воровством, когда тебя из Тайной канцелярии к мам назад возвернут. Боюсь, что долго у нас не проживешь, а до суда так точно не дотянешь…

— Ведите меня в контору, господин секретарь. Вы обязанность имеете.

— Верни его в камеру, Матвеев. Морду ему больше не порть.

Снова в камеру Ванька буквально влетел. Вор, на которого он нечаянно приземлился, полез было в драку, но Ванька его мгновенно остановил:

— Я, товарищи, «Слово и дело» сказал, так что ввечеру меня здесь уж не будет. Коли есть у кого чего на волю передать или в тюрьму при «конторе», так я передам.

Место возле двери мгновенно очистилось, будто и не занимал его никто, как Ваньку увели. Арестанты на Ваньку не смотрели. Наконец старик, лежавший в месте тоже хорошем, у стены под окошком, втупился в парня белесыми глазами и прошамкал:

— Коль ты так добр, принеси мне триока калач, ела страмык, сверлюк страктирила.

Ванька пожевал губами и перевел: «Ключи в калаче, чтобы замок отпереть». Подсел к старинушке, отогнал любопытных и сказал ему на ухо:

— Сие с воли только возможно. А к коему замку?

— Да ни к какому. Проверял тебя, парень, маленько. Не ты первый из воров «Слово и дело» орешь, да только корысть с того невелика: меняют ребятки шило на швайку. Тебе, вижу я, здесь припарку сделали, а там настоящую баню устроят. В «конторе» заседает грозный боярин граф Семен Андреевич Салтыков. Он родня самой государыни императрицы, никого на Москве не боится, а дошлый, сказывают, и придирчивый, что твой немец.

Любопытная и весьма важная для Ваньки беседа была прервана двумя рейтарами, кои на повозке отвезли наконец его на Лубянку. Там кинули его в одиночку и велели дожидаться темноты, потому что, как сказал солдат, запирая Ваньку в каменном мешке, в Тайной канцелярии все дела вершатся ночью. «Чтоб еще страшнее было», — сообразил Ванька. Страшно ему было в меру, можно и вытерпеть, а вот от голода уже мутило.