Марио Пьюзо - Пусть умирают дураки

— Ну, если его купили за такие деньги, он просто обязан брать в рот.

Она эту шутку терпеть не могла.

А парень стал смеяться, все смеялся и смеялся, и наконец вымолвил:

— Ничего более смешного я никогда не слышал.

Лицо Дженел пылало. Она посмотрела на меня, но тут я увидел, что очередь сдвинулась, и мне пришлось занять свое место. Парню я сказал, что был очень рад с ним познакомиться, а Дженел — что приятно было вновь ее увидеть.

Спустя два с половиной часа я вышел из кино и увидел знакомый Мерседес Дженел, припаркованный перед кинотеатром. Я влез в него.

— Привет, Дженел. Как тебе удалось от него избавиться?

— Сукин ты сын.

А я засмеялся и придвинулся к ней, она меня поцеловала, и мы поехали ко мне в отель и провели вместе ночь.

В ту ночь она была очень ласковой. В перерыве между любовными раундами спросила:

— Ты знал, что я приеду к кинотеатру забрать тебя?

И я ответил:

— Да.

И она сказала:

— Ах, ты гад.

Ночь мы провели замечательно, но наутро все было так, будто ничего не было. Мы распрощались.

Она спросила:

— Позвонишь мне?

Я ответил, что, вероятнее всего, не будет времени.

— Не встречаться, просто позвонить, — попросила она.

Я сказал:

— Позвоню.

Я звонил ей, но ее не оказалось дома. Мне ответил автоответчик ее голосом с французским акцентом. Я оставил для нее сообщение, а потом вернулся в Нью-Йорк.

Когда я встретил Дженел последний раз в своей жизни, это произошло совершенно случайно. Я находился в своем номере в отеле Беверли-Хиллз, и у меня оставался целый час времени перед тем как вместе с друзьями пойти пообедать в город, и я не смог побороть импульс и позвонил ей. Она согласилась пойти со мной выпить в бар Ла Дольче Вита, в пяти минутах ходьбы от отеля. Я сразу же пошел туда, а через несколько минут появилась и она. И вот мы сидели в баре за выпивкой и как-то обыденно разговаривали, будто мы всего лишь знакомые. Повернувшись на вертящейся табуретке, чтобы прикурить у бармена, она слегка задела ногой мою штанину, даже не запачкав ее, и сказала:

— Ах, прости.

И это почему-то надорвало мое сердце, и когда, прикурив, она подняла на меня глаза, я попросил:

— Не делай этого.

В глазах у нее заблестели слезы.

В литературе все так и описывается, последние приступы нежности, последние трепыхания умирающего пульса, румянец на щеках за мгновение до смерти. Но тогда я об этом не думал.

Держась за руки, мы из бара пошли ко мне в отель. Я позвонил друзьям и отменил встречу. Мы с Дженел пообедали в номере. Я лег на спину на диван, а она приняла свою любимую позу, подогнув под себя ноги и легла мне на грудь, так что тела наши постоянно соприкасались. В этом положении она могла смотреть сверху вниз на мое лицо и читать в моих глазах, лгу я ей или нет. Она все еще думала, что способна читать по лицу. А из моей позиции, глядя на нее снизу вверх, я видел эту милую линию, где подбородок переходит в шею, и совершенный треугольник ее лица.

Какое-то время мы просто обнимали друг друга, а затем, глубоко заглядывая в мои глаза, она спросила:

— Ты все еще любишь меня?

— Нет, — сказал я. — Но это очень болезненно, когда тебя нет рядом.

Она помолчала, а потом повторила, с особенным нажимом:

— Я серьезно, я абсолютно серьезно. Ты все еще любишь меня?

И я серьезно ответил: «Конечно», и это было правдой, но я сказал так затем, чтобы она поняла, что, хотя я и люблю ее, это не имеет значения, потому что прежними мы никогда уже не будем, и я уже никогда не буду в ее власти. Я увидел по ее лицу, что это ей стало ясно сразу же.

— Почему ты говоришь так? — спросила она. — Ты не можешь простить меня за наши ссоры?

— Я прощаю тебе все, — ответил я, — кроме того, что ты спала с Осано.

— Но ведь это же ничего не значит! Я переспала с ним, и на этом все кончилось. Это действительно ничего не значит.

— Мне все равно. Этого я тебе никогда не прощу.

Она обдумала это и пошла налить себе еще вина и когда она чуть-чуть выпила, мы пошли в постель. Магия ее плоти все еще имела власть надо мной. Интересно, думал я, если отбросить весь глупый любовный романтизм, существует ли подо всем этим какая-то реальная, научно объяснимая основа? А может быть, все эти миллионы отдельных клеточек, когда один человек встречает другого человека противоположного пола, с такими же точно клеточками, может быть, эти клеточки просто реагируют друг на друга? И ни причем здесь ни власть, ни социальное положение, ни ум, и ни причем здесь ни добродетель, ни порок? Без всяких затей — это просто научно объяснимая взаимная реакция схожих клеточек. Как легко можно тогда было бы все объяснить.

Мы лежали в постели, занимаясь любовью, и вдруг Дженел оторвалась от меня и села.

— Мне нужно домой, — сказала она.

Но это не было одним из ее обычных способов наказать меня. Я видел, что ей больше не под силу здесь находиться. Она как будто потускнела, груди стали площе, на лице напряжение, словно она пережила какой-то страшный удар. Она смотрела мне прямо в глаза, не пытаясь извиниться или придумать какой-нибудь предлог, не пытаясь погладить мое задетое самолюбие. Она снова повторила, так же просто, как перед тем:

— Мне нужно домой.

Я не отважился прикоснуться к ней, чтобы успокоить. Я начал одеваться, и сказал:

— Все нормально. Я понимаю. Я спущусь с тобой вниз и подгоню твою машину.

— Нет, — сказала она. Она была уже одета. — Не надо.

Я понял, что она больше не может находиться рядом со мной, выносить мое присутствие. Я проводил ее до дверей. Мы даже не попытались поцеловаться на прощание. Перед тем, как повернуться и уйти, она хотела улыбнуться, но не смогла.

Я закрыл дверь на ключ и лег в кровать. Несмотря на то, что мы прервались на полпути, я обнаружил, что полового возбуждения больше нет. Ее отвращение ко мне убило всякое желание, но самолюбие не было задето. По-моему, я понял, что произошло, и испытывал такое же облегчение, что и она. Я уснул почти тотчас же и не видел никаких снов. Собственно говоря, так крепко я не спал уже много лет.

Калли, обдумывая финальные штрихи своего плана низложения Гроунвельта, никак не мог считать себя предателем. О Гроунвельте позаботятся, он получит огромную сумму денег как совладелец отеля, за ним оставят его жилой номер в отеле. Все останется так же, как раньше, за исключением того, что теперь Гроунвельт не будет обладать никакой реальной властью. Конечно, «право карандаша» останется за ним. Все-таки у него еще много друзей, которые будут приезжать в Занаду играть. И, так как он принимал их, это будет довольно выгодная любезность.

Если в с Гроунвельтом, думал Калли, не случился этот удар, он никогда не пошел бы на это. Но со времени этого удара Отель Занаду продолжал катиться вниз. У Гроунвельта просто не было теперь достаточно сил, чтобы действовать быстро и принимать правильные решения.