Кэрри Лонсдейл - Без лишних слов [litres]

– Это может показаться странным, но у меня нет номера сотового моей сестры. Не знаю, что она рассказывала вам о нашей семье, но я не видела ее несколько лет. Со мной ее сын, и нам нужно найти ее. Мне можно узнать ее номер?

– Дорогая, я хотела бы передать его вам. Но по условиям контракта мне запрещено делиться с кем-либо личной информацией, касающейся Дженны, включая ее контактную информацию, без ее разрешения.

Оливия чувствует, как растет в ее груди пузырь отчаяния.

– Даже в самом крайнем случае? – спрашивает она, хватаясь за обрывки надежды.

– Даже в самом крайнем случае.

– Ее сын – несовершеннолетний. Они разделились. По-моему, такого пункта в контракте быть не может.

– Вообще-то может. Некоторые из моих клиентов, людей весьма известных, ценят приватность превыше всего, независимо от обстоятельств. – Гейл ненадолго умолкает. – Вот что я вам скажу. Я попытаюсь связаться с ней и, когда свяжусь, передам ваш номер.

– Да, пожалуйста, – просит Оливия. – Скажите, что Джош со мной, и он в безопасности.

– Скажу. Если я могу помочь чем-то еще, пожалуйста, дайте мне знать. – Вообще-то кое-что есть. Вы встречались с Дженной лично?

– Не знаю, что это вам даст, но да.

– Можете описать ее?

– Дорогая, тот контракт…

– О’кей, о’кей. Но здесь вопрос жизни или смерти, – торопится Оливия, боясь, что агент повесит трубку. – Рост пять футов и четыре дюйма, волосы золотисто-каштановые, родинка на правой скуле. – Вряд ли Гейл знает и россыпи родинок на правом плече.

Гейл тяжело вздыхает.

– Возражать не стану. Хотя… Волосы у нее скорее рыжие, чем золотисто-каштановые. Она покрасила их ради Джоша.

Ее словно окатывает волна благодарности.

Через пять минут Оливия слышит в трубке голос Тани Кербело.

– Чем могу помочь, мисс Карсон?

– Хочу заявить о пропавшей сестре.

– Имя и фамилия, пожалуйста?

– Дженна Мейсон.

Оливия идет через веранду родительского дома. Ветер с залива пощипывает щеки, вода бурлит, и волны бьются о причал. Шумят эвкалипты, и шорох листьев напоминает дождь. Но в небе ни облачка.

Шарлотта сидит одна, завернувшись в плотное цветастое одеяло, лежавшее когда-то на кровати Лили. Оливия уже забыла о нем, и видеть его на матери как-то странно.

Проходя мимо столика, она берет стул, садится рядом с Шарлоттой и еще раз проверяет телефон. От Лукаса по-прежнему ничего. Дозвониться до Дуайта тоже не получается, а между тем связаться с обоими она пытается с самого утра. Ей нужны ответы. Что случилось с Лили? Где сестра? Что он сделал с ней? Но машины Дуайта на дорожке нет. Нет и пикапа Лукаса. Хотя оба уже должны быть дома.

– Я все думала, когда же ты придешь.

Голос у нее дрожит. Оливия смотрит на мать. Щеки раскраснелись от холода и ветра. Она натягивает одеяло на плечи.

Оливия зябко ежится. Надо было бы надеть свитер потолще. Не подумала, что мать будет вот так вот сидеть на веранде. Ветер всегда загонял Шарлотту в дом. Но на звонок в переднюю дверь никто не ответил, и Оливия решила попробовать войти со двора – а вдруг что-то не так.

– Где папа? Я думала, он уже дома.

– Он не придет.

Паника сдавливает грудную клетку, и Оливия с усилием втягивает воздух в легкие.

– Решил задержаться? – Он сам сказал ей, что задержится на два дня. То есть должен был вернуться вчера. В чем дело? Неужели конференцию продлили еще на один день? Или он отправился к еще одному клиенту?

Шарлотта мнет засаленную салфетку. Промокает уголок глаза. Оливия наклоняется и присматривается к матери повнимательнее. Кожа под глазами поблескивает.

– Ты плачешь?

Шарлотта фыркает.

– Бога ради, обязательно указывать на очевидное? – Она торопливо вытирает лицо дрожащими пальцами. Оливия тянется к ее руке, но Шарлотта отдергивает руку. – Зачем ты здесь? Из-за Джоша?

– Да, но… – Она останавливается и кладет руку матери на колено. – Папа с кем-то? – Неужели мать была права в своих подозрениях? Неужели Дуайт задержался из-за того, что у него роман?

– Не хочу об этом говорить. – Шарлотта рвет салфетку.

– Он с Лили?

Губы трепещут, но мать качает головой.

Оливия не отступает.

– Я нашла дом Лили в Оушнсайде. Ее там нет. Поговорила с соседкой. Лили сменила имя на Дженну. Дженна Мейсон. Мне нравится.

Шарлотта не реагирует. Даже не мигает.

– У меня такое чувство, что ты все это уже знала? – шепчет Оливия. – Знала, что папа у нее бывает?

Шарлотта рассматривает пальцы. Срывает кутикулу.

– Не говори глупости.

– Мам…

Шарлотта сбрасывает с плеч одеяло и резко выпрямляется.

– Открою бутылку вина. Ты будешь? – Она идет через веранду.

Оливия медленно поднимается, не спуская с матери удивленных глаз.

– Принеси стаканы, ладно? – Шарлотта уходит в дом.

Оливия трет виски, уже улавливая ранние признаки наступающей головной боли, и следует за матерью, но идет не за стаканами, а в подвал. Она по горло сыта ее маневрами.

Почему она не может поговорить о Лили? Боится? Угрожал ли ей Дуайт? Или она в самом деле ничего не знает? В высшей степени сомнительно.

Шарлотта открывает дверь подвала, включает свет и осторожно спускается по узким ступенькам. Оливия ждет у двери.

– Перестань, мам. – Каждая из бутылок стоит более четырехсот долларов. Должно быть, мать действительно расстроена. Вино подарил какой-то клиент, и Дуайт приберегает их к сороковому юбилею брака, до которого еще три года. – Нам и подешевле сгодится. – Оливия пришла не пить вино, но почему бы не подыграть? Может быть, оно развяжет Шарлотте язык.

– Не обижай меня. – Шарлотта достает со стеллажа бутылку и читает этикетку. – Мне нужно это как-то отметить.

Злобная нотка воскрешает в памяти Оливии давний эпизод: Лили под замком в темном подвале. Силуэт матери в дверном проеме. Насколько известно, случилось такое только раз, и, по-видимому, наказание оказалось эффективным. Должно быть, Лили сказала Шарлотте то, что она хотела знать.

Мать и дальше будет изыскивать причины не рассказывать о том, почему Дуайт не оставляет Лили в покое, что произошло между ними и не стал ли Джош невольной жертвой стычки между ними. Жертвой как в физическом, так и в эмоциональном плане. Шарлотта сошлется на вино и, не исключено, даже изобразит обморок, чтобы уклониться от разговора по существу. Она упрямая.

– Как насчет красного калифорнийского? – предлагает Оливия, отступая от двери. Последнее, что она видит, закрывая дверь, это встревоженное лицо матери.

Что бы ни думал Лукас, говорит себе Оливия, она не злодейка и не такая, как мать. Она не папенькина дочка. Ей просто нужны ответы. Ее племяннику нужна мать.

Она захлопывает дверь и выключает свет.

– Оливия! Оливия! – испуганно вскрикивает Шарлотта.