Мария Жукова-Гладкова - Ставка на стюардессу [litres]

Он помогал и не очень дружным с законом людям. Видела Аполлинария Антоновна таких в больнице у Богомазова. Но Николай Аристархович всегда считал, что не в праве никого судить. Каждый должен заниматься своим делом.

Сейчас он помогал ей и Анне. Как врач и как человек. В первую очередь как прекрасный человек.

Аполлинария Антоновна не спрашивала, кому пришла в голову мысль заменить мертвую девочку, которую родила она, на живого мальчика, которого родила Анна. Наверное, доктору Богомазову. Может, поэтому он и сказал, что рожать нужно у него в больнице? Анна же давно здесь жила, насколько поняла Аполлинария Антоновна. А если бы девочка осталась жива? У нее оказалось бы двое детей? Мальчик и девочка? Как это было бы здорово!

Аполлинария Антоновна запретила себе об этом думать. Она и так получает ребенка, о котором мечтала, а Анна… Анна сохраняет ему жизнь и, вероятно, себе.

Но если она обвенчалась с Разуваевым… Как жена, она имеет право…

Аполлинария Антоновна не была сильна в вопросах права. Она не знала, на что имеет право жена. Или Анна даже претендовать ни на что не собирается? Вроде говорила, что не собирается. Опять же, чтобы сохранить себе жизнь.

Аполлинария Антоновна для себя решила, что когда немного отойдет от родов и ребеночек подрастет, то попробует найти старые газеты и почитать про графа Разуваева. Новость о его убийстве прогремела на весь Петербург. Про нее невозможно было не слышать. Но они не обсуждали этот вопрос с мужем и братом. Не интересовал их Разуваев. Да, слышали – и все. Может, Анна сама потом когда-нибудь про него расскажет. А когда мальчик станет взрослым мужчиной…

Нет, Аполлинария Антоновна не должна никому ничего рассказывать. Ни одной живой душе. Пусть муж считает, что это его родной сын, а брат – что это его племянник. И она сама будет любить Петеньку как родного сына. А сам Петенька… Аполлинария Антоновна решит, можно ли ему рассказать про его появление на свет, когда он станет взрослым.

Вот сейчас Ниловна его принесет… Аполлинария Антоновна увидит мальчика и тогда уже отправит посыльного к Фролу Петровичу и Василию Антоновичу. Пусть приезжают и забирают их вместе домой.

Я помню, как села в кровати и стала осматриваться. Я спала на чистой простыне – белой в голубенький цветочек. На подушке была такая же наволочка, а на одеяле – такой же пододеяльник. На мне самой – пижама с изображением мишек. В комнате стоял детский письменный стол с приставленным к нему стульчиком. В другом углу кто-то обустроил кукольное царство. Я никогда не видела столько игрушек. Меня интересовало, разрешат ли мне поиграть хоть с одной из этих кукол. Я знала, что чужое брать нельзя. Мама нас всех этому учила чуть ли не с рождения. Чужое – это чужое. Выброшенное можно брать, а воровать нехорошо. Собирать грибы и ягоды, рыбачить, охотиться можно и нужно, но если мы стащим что-то из магазина или у других людей, нас ждет суровое наказание. Если что-то дарят, надо брать и говорить спасибо, даже если нам это не нужно. Потом найдем, кому передарить. Всегда есть нуждающиеся. Только на моей памяти самыми нуждающимися всегда были мы, наша семья в полном составе.

А может, мне одну куклу подарят? Я отвезу ее домой. Мы будем в нее играть с сестрой. И брату надо привезти какой-то подарок. Еще в комнате стояли платяной шкаф, книжный шкаф с невероятным количеством книжек и комод. А в них что? В смысле в платяном шкафу и комоде? Все было оформлено в светлых тонах, я нигде не заметила ни пыли, ни грязи. Никаких пустых бутылок и немытой посуды. Даже окно было вымыто.

Но где мои братья и сестра? Где мама? Я никогда не спала одна. Я вообще никогда не бывала одна. Я встала, сунула ноги в смешные тапочки с помпончиками. У нас с братом и сестрой никогда не было никаких тапочек. Мы по дому ходили или в носках, или босиком. Откуда взялись тапочки? Откуда все это взялось?!

Я подошла к окну. Мы жили на первом этаже, а эта комната располагалась… высоко. Я не могла определить этаж. Но деревья находились ниже окна. Люди казались маленькими. Я никогда не поднималась так высоко. У нас в городе нет таких высоких зданий.

В комнате была и дверь. Я пошла к ней и приоткрыла ее. И тут же уловила запах еды. Я хотела есть. Сколько я себя помнила, я всегда хотела есть. И старшие брат с сестрой тоже всегда хотели есть. И малыш, родившийся последним. Я пошла на запах еды и оказалась в кухне. То есть я решила, что это кухня. Я такие только в кино видела. Все опять было светлое, как в комнате, и чистое. Стол, пластиковые стулья со спинками, пенал, шкафчики, холодильник. Холодильник тоже был из тех, какие по телевизору показывают. И совсем не шумел, как тот, что стоит у нас в кухне. Нигде не валялись никакие тряпки, стол не был залит непонятными жидкостями. И пол не был залит. В мойке не высилась гора грязной посуды. И не воняло. Я в первый момент подумала, что здесь нет помойного ведра, потом узнала, что оно стоит в отсеке под мойкой. Пахло приятно.

У плиты ко мне спиной стояла незнакомая мне женщина. Она вначале не услышала, что я пришла, и не почувствовала моего присутствия. И я не стала ее ни о чем спрашивать. Нас мама учила не приставать с вопросами к незнакомым людям и вообще не разговаривать с незнакомыми людьми. Истории о том, что бывает с маленькими мальчиками и девочками, которых незнакомый дядька угостил конфеткой, мы слышали постоянно.

Но запах еды сводил с ума…

Наконец женщина повернулась, увидела меня и расплылась в улыбке:

– Дошенька! Солнышко мое! Сама встала? Как ты себя чувствуешь?

Она поставила сковородку назад на плиту, бросилась ко мне и опустилась передо мной на колени.

– Головка не болит?

Эту женщину – бабушку – я видела впервые в жизни. И почему она называет меня Дошенькой?

– Я – Даша, – объявила я.

– Вообще-то ты Доша. Авдотья, – поправила меня женщина.

– Нет, – твердо заявила я.

– Но если ты хочешь, чтобы мы теперь звали тебя Дашей, то будем звать Дашей. Только бы ты у нас была здоровенькая.

– Я хочу, чтобы меня звали Дашей.

– Хорошо, – согласилась женщина с улыбкой. – А что ты еще хочешь?

Я сказала, что хочу есть. Женщина кивнула, потом спросила, почистила ли я зубки. Я покачала головой. Она отвела меня в туалет, при виде которого я поразилась не меньше, чем при виде остального, а уж в ванной я чуть не потеряла сознание от увиденного. А запахи… Как здесь все восхитительно пахло!

– Что ты хочешь на завтрак, До… Дашенька? – спросила женщина.

Мне предоставляется выбор? Выбор еды? У нас в доме выбора не было никогда. Мы ели то, что было. Иногда не было ничего.

Мне предложили кашу или творог. Я спросила, можно ли мне съесть и кашу, и творог. Женщина ответила, что, конечно, можно. Я съела. Потом была булочка с вареньем и клубника. Сейчас же почти зима. Какая может быть клубника?!