Юлиан Семенов - Детектив и политика. Выпуск №4 (1989)

— Во что, в религию, в Бога, в монахинь?

— Да.

— Я не задаюсь этим вопросом. Раньше верил, и с тех пор уже больше двадцати лет я веду себя так, словно верю. Это глубоко личная проблема.

— Испания переживает сейчас период, когда решения приходится принимать не только тем, кто стоит у власти, но и простым гражданам. Возьмем хотя бы референдум о том, оставаться ли стране в НАТО. Как сторонники, так и противники НАТО взывают главным образом к этическим принципам. Для сторонников такой точки зрения оставаться в НАТО этично потому, что это совпадает с задачами государства, с всеобщим благополучием, которое государство призвано, по его собственному утверждению, защищать. А противники НАТО, к которым отношусь и я, с этим не согласны. Мы считаем, что этику надо понимать серьезнее: нельзя бороться за мир, используя военные методы.

Профессор Арангурен, как вы объясните тот факт, что интеллигенции предложили высказаться «за» или «против». Априори кажется, что мнение человека просвещенного ценнее мнения рядового человека, но на практике…

Карвальо повернул ручку приемника.

— Слово «мазохизм» происходит от Мазоха, автора безобидного романа об удовольствии, получаемом вследствие морального и физического подавления другого человека. По нашим сегодняшним меркам, когда газеты то и дело пишут о разных извращениях, это просто безобидный рассказ для монахинь, не так ли, Беатрис?

— Я не столь безоговорочно разделяю мнение Хосе Луиса Гарсиа Берланги о безобидности этого романа Мазоха.

Объективно оценить его можно, только исходя из моральных представлений того времени, когда он был написан.

— Это само собой разумеется, тут ты права. Это все равно что запретить «Фортунату и Хасинту» [3] Роман Бенито Переса Гальдоса (1843–1920), испанского писателя. на том основании, будто книга прославляет супружескую неверность.

Так, рассеянно слушая радио, Карвальо ведет машину обратно в Барселону. Время от времени он крутит ручку настройки, и обрывки различных радиопередач образуют бессмысленную мешанину. Иногда он вслушивается в голос диктора, иногда сосредоточивается на дороге и время от времени бурчит себе под нос: «Встретимся в Праге».

После разъяснений профессора Лопеса Арангурена мы перенесемся на другой берег Атлантического океана, чтобы взять интервью у одного из тех эмигрантов, кто по-прежнему хранит Испанию в своем сердце. Мехико, где нашли приют немало испанцев, цель которых обеспечить себе безбедную старость, или тех, кто бежал от ужасов гражданской войны. Алло, алло, Барселона на проводе. Дон Рикардо Ардеволь? Алло, я очень плохо вас слышу…

Наконец голос дона Рикардо Ардеволя пробивается через расстояние. Карвальо сосредоточивается на передаче, но все больше и больше хмурится от своих мыслей.

— Дон Рикардо, вы меня хорошо слышите? Мы знаем, что те, кто живет в эмиграции, внимательно следят за событиями в Испании. Вы, конечно, знаете о приближающемся референдуме?

— Да, естественно. Референдум о членстве страны в НАТО.

— Как человек, сражавшийся за Республику, какой точки зрения вы придерживаетесь: должна Испания оставаться в НАТО или нет?

Карвальо крутит ручку настройки.

— Беатрис Пеккер, как вы, наверное, догадались по голосу, гораздо моложе меня. Это поколение лучше нас разбирается во всем, что касается секса, мы были более романтичными, любили пофантазировать.

— Не скромничай, Хосе Луис. Радиоконсультация по вопросам секса была бы невозможна без твоих знаний.

— Я к этому и веду, Беатрис. Есть два вида мазохизма: один, очень распространенный, поведенческий — во всех нас есть мазохистское начало. И совсем другое дело, когда мазохизм проявляется у человека в том, что он получает наслаждение, причиняя боль своему партнеру, а в некоторых случаях — угрожая тому смертью.

— Эрос и Танатос.

— Совершенно верно. Любовь и смерть.

Карвальо снова крутит ручку.

— Дон Рикардо, ваши слова или слишком жестоки, или выстраданы — с какой стороны посмотреть. Вы бы взялись снова за оружие, чтобы защитить Республику?

— Да, в тех исторических условиях — да. Но о нынешнем короле я ничего не могу сказать, кроме того, что он, как и его дед, Альфонсо XIII, принадлежит к династии Бурбонов, однако не такой изворотливый.

Ту часть передачи, где старый эмигрант высказывал свое отношение к НАТО, Карвальо пропустил.

— Вспомните последнюю сцену из «Империи чувств» Мисимы: наивысшее наслаждение достигается в тот момент, когда партнера душат.

— Но кто испытывает это наслаждение: женщина, которая душит своего любовника, или он?

— Чтобы ответить на этот вопрос, надо попробовать самим.

— Бискутер, что бы ты сделал для установления личности покойного, у которого документы были подложные и которого, как полагают, не сможет опознать ни один находящийся в твердой памяти и здравом рассудке испанец, потому что последние сорок лет тот прожил в Мексике?

Бискутер сосредоточенно морщит лоб, не забывая в то же время трясти шейкер для коктейлей.

— Вы серьезно, шеф?

— Да, конечно.

— Надо опубликовать фотографию покойного в мексиканских газетах и подождать, пока кто-нибудь из родных или друзей опознает ее.

— Именно так я и сделал. Я только что отдал фотографию пилоту из компании «Аэро Мехико» и очень надеюсь, что самолет не разобьется и приземлится благополучно.

— Да что вы говорите, шеф! Если самолет разобьется, сколько народу погибнет, до фотографии ли тут будет? Вы были когда-нибудь в Мексике?

— Был.

— Это действительно такая необыкновенная страна, как говорят?

— Это прекрасная страна.

— Что же вы не прислали мне открытку, шеф! Я-то никогда нигде не бываю. Обещали послать меня в Париж на кулинарные курсы поучиться готовить супы, а так и не послали.

— Чтобы отправить тебя в Париж, Бискутер, мне надо сначала получить деньги с Неро Вульфа. Но я тебе твердо обещаю: как только будет какое-нибудь дело об убийстве в бюро путешествий, я потребую, чтобы они в счет моего гонорара послали тебя в Париж.

На лице Бискутера недоверие. Он ставит шейкер на стол, открывает его и осторожно выливает несколько капель в бокал.

— Пожалуйста, шеф, как в кино.

Карвальо, пригубив, замечает:

— Слишком много сиропа.

— Я добавлю джину.

— Это не поможет. Очень сладко получилось.

— У меня сегодня неудачный день.

Но Карвальо больше волнует молчащий телефон, чем настроение Бискутера, как всегда расстроенного тем, что его не хвалят, вечно недовольны, вечно. В прошлый раз приготовил кальмаров в пиве, а шеф до сих пор так и не сказал, понравились ли они ему. Но Карвальо ждет звонка от тех, кто по его поручению занимается розысками существовавших во времена Республики и гражданской войны тайных организаций. Наконец его бывший сокурсник по университету добывает телефон некоего Эваристо Тоурона, главного специалиста по тайным организациям времен войны. Сам он к телефону не подходит, слишком важная шишка. Можешь ты себе представить Эйнштейна, подходящего к телефону? Эваристо Тоурон живет, словно в башне из слоновой кости, в небольшом особняке в проезде Перманье, этом островке тишины и зелени, в пятидесяти метрах от автомобильных пробок и правильных бесцветных строений новых районов Барселоны.