Юлиан Семенов - Детектив и политика. Выпуск 3, 1989

Я попросил генерала Григорьева передать градоначальнику, что хотел бы его видеть и чтобы он сообщил мне, в котором часу он может меня принять.

Как только полицеймейстер уехал, меня позвали к телефону; звонила М.Г.

— Что вы сделали с Григорием Ефимовичем? — спросила она.

— С Григорием Ефимовичем? Что за странный вопрос?

— Как? Он у вас вчера не был?.. — уже с испугом проговорила М.Г. — Так где же он? Ради бога, приезжайте скорее, я в ужасном состоянии…

Предстоящая беседа с М.Г. была для меня невыразимо тяжелой: что я ей скажу, ей, которая относилась ко мне с такой неподдельной дружбой, с таким доверием и не сомневалась ни в одном мною сказанном слове?

Как я ей посмотрю в глаза, когда она спросит у меня: "Что вы сделали с Григорием Ефимовичем?"

Но ехать к ней было нужно, и через полчаса я входил в гостиную семьи Г.

В доме чувствовался переполох; лица у всех были взволнованные и заплаканные, а М.Г. была просто неузнаваема. Она кинулась ко мне навстречу и голосом, полным невыразимой тревоги, проговорила:

— Скажите мне, ради бога, скажите, где Григорий Ефимович? Что вы с ним сделали? Говорят, что он убит у вас, и именно вас называют его убийцей?

Я постарался ее успокоить и рассказал, подробно уже, сложившуюся в моей голове историю.

— Ах, как все это ужасно! А императрица и Аня уверены, что он убит этой ночью и что это сделано у вас и вами.

— Позвоните сейчас в Царское и попросите императрицу принять меня — я ей все объясню. Сделайте это поскорее, — настаивал я.

М.Г. согласно моему желанию позвонила по телефону в Царское, откуда ей ответили, что императрица меня ждет.

Я уже собирался уходить, чтобы ехать к государыне, но в это время подошла ко мне М.Г., на лице которой, помимо тревоги, вызванной исчезновением Распутина, мелькало теперь новое мучительное беспокойство.

— Не ездите в Царское, не ездите, — обратилась она ко мне умоляющим голосом. — Я уверена, что с вами что-нибудь случится. Они вам не поверят, что вы непричастны. Там все в ужасном состоянии… На меня очень рассержены, говорят, что я предательница. И зачем только я вас послушала — не надо было мне туда звонить, это ужасная ошибка! Ах, что я сделала!

Во всем обращении со мной М.Г., в ее волнении за меня чувствовалась такая глубокая дружеская привязанность, и мне стоило огромных усилий тут же не сознаться ей во всем. Как мучительно было для меня в эту минуту обманывать ее, такую добрую и доверчивую!

Она близко подошла ко мне и, робко взглянув на меня своими добрыми и чистыми глазами, перекрестила.

— Храни вас господь. Я буду молиться за вас, — тихо проговорила она.

Я уже собирался уходить, как вдруг раздался звонок: это был телефон из Царского Села от Вырубовой, которая сообщила, что императрица заболела, не может меня принять и просит письменно изложить ей, что мне было известно относительно исчезновения Распутина.

— Слава богу, я так рада, что вы туда не поедете! — воскликнула М.Г.

Простившись с ней, я вышел на улицу и, пройдя несколько шагов, встретил одного моего товарища по корпусу. Увидев меня, он подбежал взволнованный:

— Феликс, ты знаешь новость? Распутин убит.

— Не может быть? А кто его убил?

— Говорят, у цыган, но кто — пока еще не установлено.

— Слава богу, если только это правда… — сказал я.

Он поехал дальше, очень довольный, что первый сообщил мне сенсационную новость, а я отправился обратно во дворец за ответом от градоначальника.

Ответ этот уже был получен: генерал Балк меня ждал.

Когда я приехал к нему, то заметил в градоначальстве большую суету. Генерал сидел в своем кабинете за письменным столом. Вид у него был озабоченный.

Я сказал ему, что приехал специально для выяснения недоразумения, вызванного словами Пуришкевича. Недоразумение это я желал выяснить возможно скорее, потому что в тот же день вечером я собирался ехать в отпуск в Крым, где меня ожидала моя семья, и мне бы не хотелось, чтобы меня задержали в Петербурге допросами и всякими формальностями.

Градоначальник ответил, что мои показания, данные генералу Григорьеву, вполне удовлетворительны и затруднений с моим отъездом никаких не предвидится, но он должен меня предупредить, что получил приказание от императрицы Александры Феодоровны произвести обыск в нашем доме на Мойке ввиду подозрительных ночных выстрелов и толков о моей причастности к исчезновению Распутина.

— Моя жена — племянница государя, — сказал я, — лица же императорской фамилии и их жилища — неприкосновенны, и всякие меры против них могут быть приняты только по приказанию самого государя императора.

Градоначальник должен был со мною согласиться и тут же по телефону отдал распоряжение об отмене обыска.

Точно тяжелое бремя скатилось с моих плеч. Я боялся, что ночью при уборке комнат мы многого могли не заметить, поэтому во что бы то ни стало нельзя было допускать обыска до тех пор, пока вторичным осмотром и самой тщательной чисткой не будут уничтожены все следы случившегося.

Довольный, что мне удалось устранить обыск, я простился с генералом Балком и возвратился на Мойку.

Мои опасения оправдались. Обходя столовую и лестницу, я заметил, что при дневном освещении на полу и на коврах виднеются коричневые пятна. Я позвал своего камердинера, и мы снова произвели чистку всего помещения. Работа у нас шла быстро, и в скором времени в доме все было закончено.

Только во дворе, около подъезда, заметны были большие пятна крови. Счистить их было невозможно, кровь глубоко впиталась в каменные плиты. Появление этих пятен можно было объяснить только тем, что труп собаки мы протащили по ступеням подъезда.

"Ну а если обыск все-таки будет сделан, — подумал я, — и кровь возьмут на исследование? Тогда дело может принять серьезный оборот".

Необходимо было как-нибудь скрыть следы. Для этого мы решили забросать ступени густым слоем снега, предварительно смазав кровяные пятна масляной краской под цвет камня.

Теперь, казалось, главное было сделано и следственные власти направлены по ложному пути.

Был уже второй час дня. Я поехал завтракать к великому князю Димитрию Павловичу. В общих чертах он мне рассказал, как они увозили труп Распутина.

Вернувшись в закрытом автомобиле на Мойку и найдя меня в невменяемом состоянии, великий князь сначала хотел остаться со мной и привести меня в чувство. Но медлить было нельзя — близился рассвет. Тело Распутина, плотно завернутое в сукно и туго перевязанное веревкой, положили в автомобиль. Великий князь сел за шофера, рядом с ним Сухотин, а внутри разместились Пуришкевич, доктор Лазо-верт и мой камердинер. Доехав до Петропавловского моста, автомобиль остановился. Вдали виднелась будка часового. Боясь, что шум мотора и яркий свет фонарей его разбудят, великий князь остановил машину и погасил огни.