Сергей Байбородин - Стрела Амура

Саенко залюбовался котлетами. Как их готовила жена Ворошилова, Лида, — никто не мог готовить. Из чистого мяса, с луком и зеленью, обязательно охлаждённые — они таяли во рту. Под них не то что коньяк — яду можно было выпить.

Ворошилов разлил коньяк по рюмкам и оба встали за столом.

— Давай, не чокаясь, — предложил Ворошилов, — у меня дед под Сталинградом погиб.

— А у меня под Харьковом, — отозвался Саенко.

Опорожнив рюмки, друзья закусили котлетами.

— Володя, не стесняйся, ешь, ещё есть. Лида, как всегда, с запасом наготовила, так что весь твой розыск накормить можно.

Выпив ещё рюмку, Саенко закурил, откинулся на кресле и мечтательно прикрыл глаза.

— Через две недели отпуск, домой помчу, там уже клубника, вишня будет. А помнишь, как начинали ещё в старом городе? Помнишь банду бурята, месяц ведь тогда в кабинетах жили, ведь ни один сучонок так и не сознался. Всё доказывать пришлось.

— Да уж, с нынешними не сравнить, один только Червонец с Королём чего стоили, а Фантик — мошенник?

Подогретый коньяком, Саенко раскраснелся, подобрел. Уверенный в том, что убиенный — это Рябченко и опера до вечера раскроют убийство, он пребывал в хорошем настроении и не прочь был предаться воспоминаниям.

В дверь постучали. Зная, что кроме розыска в управлении никого нет, Ворошилов даже не предпринял попытку убрать бутылку.

Сказав «войдите», он просто отошёл к своему рабочему столу.

В кабинет, держа в руках пухлую папку, вошла Сазонова Валя. Как бы оправдываясь за неловкую ситуацию, она протянула папку Саенко и сказала:

— Владимир Викторович, я посмотрела материалы, Гусев и Старовский три месяца назад обещали Рябченко голову отрезать и маме на блюде с голубой каёмкой принести. Какие-то у них разборки из-за денег были, вроде как Рябченко их кинул.

Саенко, крякнув от удовольствия, обратился к Ворошилову:

— Вот видишь, Ваня, всё до банального просто, а ты — чутьё, интуиция… Молодец, Сазонова, буду рапорт на поощрение писать — обязательно тебя укажу!

— Рано делить шкуру неубитого медведя, — из угла кабинета парировал Ворошилов.

— Ваня, вечно ты стремишься настроение людям испортить, прямо как выкормыш твой. Всё же очевидно! Нет, вам надо ложку дёгтя подбросить обязательно.

В разговор вмешалась Сазонова:

— Владимир Викторович, Родин, скорее всего, прав. По описанию, у Рябченко на левом предплечье девушка наколота, а у трупа — роза.

— Идите вы со своим описанием, — не хотел расставаться с мечтой о скором завершении дела Саенко. — Небось, сами напутали, а теперь валите с больной головы на здоровую. Ладно, дождёмся опознания, там видно будет.

Николай Рябченко, мужчина 35 лет, трижды судимый за кражу, грабеж и вымогательство, но при этом благополучно избежавший лишения свободы, благодаря своей матери, жил праздной жизнью на её же деньги. Нигде не работал, был завсегдатаем ресторанов и казино. Регулярно являлся зачинщиком драк, разборок, но при этом всегда успевал скрыться до приезда милиции. Ряба был головной болью всего уголовного розыска, и именно поэтому оперативники хотели, чтоб трупом был именно он.

Собираясь в морг на опознание, напарник Родина — Родион Варкун — был на подъёме после удачно проведённой ночи.

Высокий, стройный, красивый Родион пользовался успехом у женщин, а его прибалтийский типаж и обходительность практически не оставляли шансов женскому полу.

Родин немного завидовал Варкуну, потому как в любой компании самая красивая девушка доставалась именно ему, но зависть эта не имела каких-то далеко идущих последствий, и помимо того, что Варкун с Родиным были напарниками, они ещё и дружили.

— Родька, кого на опознание возьмём? — обратился Родин к Варкуну.

— Давай Славу Хулигана. Сейчас позвоню ему, сто пудов ещё харю плющит дома, пусть свою задницу тащит сюда.

Набрав номер телефона Хулигана, произнёс:

— Привет труженикам уголовного фронта! Хулиган, кто-то твоему кенту усекновение главы произвёл. Надо на опознание съездить.

— Что такое усекновение?

— Да голову отрезали, блин, Рябе. Давай скорее. Подъедешь, дежурному скажи, чтоб нам позвонил.

— Какой необразованный криминальный контингент пошёл, — возмутился Варкун.

— Ты на себя-то посмотри, до сих пор твою «микрофилию» забыть не могу.

Это Варкун как-то в разговоре решил блеснуть эрудицией в знании, кто такой некрофил.

— Может, пока чаю хлебнём?

— Давай. Хулиган после вчерашнего долго будет собираться.

— Родька, ты уверен, что это Коля Ряба? — отхлёбывая из стакана, спросил Родин.

— Да ты чё, Серёга, сам же видел. Это его башка. А в двойников я не верю.

— Нестыковок как-то много. Вот тело как будто не его, и рост, и комплектация… Мне ещё Валя с информационного сказала, что у Рябы была баба на предплечье наколота, а у трупа — роза.

— Серёга, что ты за человек, постоянно сомневаешься! Плохо тебе, что ли? Сейчас всю братву их соберём, колонём — и делу конец.

Зазвонил телефон: звонил дежурный, который сообщил, что подъехал Слюсарев — в простонародье Хулиган. Это известие прекратило спор друзей, они собрались и вышли из кабинета. Внизу возле дежурной части стоял Слюсарев, Родин завёл его в допросную. Нужно было перед опознанием уточнить несколько деталей.

— Ты помнишь, во сколько и с кем Рябченко ушёл из кабака?

— Точно не скажу, все уже угашенные хорошо были, по моим прикидкам, около трёх ночи.

— А с кем он ушёл?

— Да ни с кем, мы вышли с ним на улицу, он сказал «мне хватит» и уехал на такси.

— Что за такси было?

— Точно не помню, но вроде хачик на зелёной семёре. Он постоянно пасётся возле «Полёта». — Слюсарев поморщился от головной боли и, растирая виски, спросил: — Мужики, может, кто другой съездит, а? Вон Сохатый тут рядом живёт…

— Хулиган, ты чё — зассал, что ли? — поинтересовался Варкун.

— Да хреново мне после вчерашнего, боюсь вывернет.

— Раньше надо было бояться, когда каку кушал. Некогда нам, поехали.

Сев в служебную машину, Варкун кивнул Родину:

— Пока всё совпадает, и по времени тоже. — Родин промолчал, сделав вид, что не слышит, и продолжил разговор со Слюсаревым.

— Ряба с кем-то цеплялся, когда в кабаке был?

— Вы что, Рябу не знаете? Как напьётся, так все козлы, один он Д’Артаньян. Так это всегда бывает, внимания никто не обращает уже. Ну официанту в бубен дал за то, что тот у него рюмку перевернул. В общем, ничего выдающегося.

Когда подъехали к моргу, на крыльце стоял Закин в окровавленных перчатках и с удовольствием затягивался сигаретой, держа её хирургическим зажимом.

Хулиган кивнул на табличку, на которой было написано «МОРГ» и произнёс:

— Всегда, когда вижу это слово, удивляюсь — почему именно морг?