Наталья Андреева - Соло для пистолета с оркестром

Но на самом деле была деревня. Питер, то есть Петя, как-то обмолвился, что Майклу отрезало кисть руки во время работы с электропилой. В фильме показали другой аппарат. Она даже затруднилась бы сказать, что это такое. Но эпизод с отрезанной рукой был узнаваем. У Майкла руки электронщика с длинными, тонкими пальцами, не приспособленные к тяжелому деревенскому труду. Она прекрасно помнила его замечательные руки. Майкл стал инвалидом из-за этого аппарата, а вовсе не из-за Питера, который уволил его с работы и не заплатил за последний месяц. Кто заставлял ехать в эту деревню? Работы, что ли, не было в Москве? Ах да, кажется, был кризис! А разве у них в Америке бывают кризисы? Это здесь проклятое девятнадцатое августа заставило забыть обо всех друзьях. Честное слово, оказалось не до друзей. Ну как это объяснить? Огромные суммы невозможно было вытащить из банка, которые в том августе лопались словно мыльные пузыри. Питер спасал дело. Все очень просто. Ему было не до Майкла.

Но почему же так хочется плакать? Ей жалко теперь эту Лизу. Маленький ребенок на руках, муж-инвалид, денег нет, старый дом разваливается. Она тоже плачет, бедная Лиза. И пишет какое-то письмо. Нет, не Питеру. У кого она просит? Справедливости у Бога? Защиты у президента? Нет, Питер умер не поэтому. Автомобильная катастрофа, так бывает. Но кто этот человек, который копается в машине? И что он делает с тормозами? Сливает тормозную жидкость? Убийца! Уголовное дело даже не возбудили: неисправные тормоза и скользкая дорога. Несчастный случай. Кому нужны проблемы? Муж умер год назад.

Да, он сел в свою машину и поехал на дачу к жене. В фильме, конечно, это не дача, а загородный особняк. Огромная вилла с парком и бассейном. Был бы у нее этот бассейн! А почему же дорога была скользкой, не зима ведь, май месяц! Просто дождь прошел. Обычный дождь. Весенний. И пахло прибитой им пылью, и омытой зеленью пахло. Острый, возбуждающий запах. Она такая сочная и душистая в мае, зелень, а тут еще этот дождь!

Весна… Она невольно застонала. Распустившиеся почки вербы похожи на маленьких желтых цыплят, рассевшихся на насесте упругих веток. Но цыплят уже не было. Верба отцвела. Были желтые одуванчики и майская гроза. Да, муж очень любил классическую музыку. Он наверняка поставил кассету. Она не уверена только, что именно эту. Фрэнсис Гойя, «Заливные луга». Петя ехал и слушал музыку. Он всегда так делал. Кто-то об этом знал. Но почему «Заливные луга»?

Сначала слышно только флейту. Тоненький голосок. Словно ручеек. Она готовит к чему-то необычному, несколько минут томительного ожидания, и вдруг шум оркестра, который обрушивается на заливные луга, словно обильный ливень. Но именно в этот момент машина начинает скользить на дороге, а тормоза не работают, и она вращается, вращается, а потом летит с обрыва. Высоко. Машина несколько раз переворачивается, уже на земле, потом все происходит в замедленном повторе. Голова Питера в крови, в глазу и из щеки торчат осколки стекла, и пауза в музыке. Конечно, краткая пауза, потому что он умер на месте. А потом снова солирует одна только флейта. И камера отходит все дальше, дальше, и уже внимание не на машину и не на людей, которые бегут по шоссе. Зеленые луга, серебристая рябь речки, неспешно несущей свои воды вдаль, к лесу. А потом поля, поля, поля… Бесконечные поля. С высоты птичьего полета. И последний звук флейты тает в глубине синего неба. Все. Торжество жизни. Которая продолжается. Потому что речка несет свои воды, а трава тянется к небу.

Слезы по лицу. Давно она так не плакала. Что подумали люди, которые увидели ее? Увидели холодную, бессердечную женщину, жену бизнесмена? Озабоченную только своей прической, маникюром и походами по магазинам? Неужели со стороны это так выглядит?

Она так плакала, что не смогла прочитать титры, которые пошли сразу же на фоне синего неба. Машинально стала искать на диване программу. Что за фильм? Кем снят? Кто посмел? Она никогда никому не рассказывала… Ах да! Самое главное, что мужа убили. Не было несчастного случая. Женщина на минуту перестала рыдать.

Потом подвинула к себе телефон и набрала ноль и двойку. Пальцы слегка дрожали. Когда ответил дежурный, сказала сдавленно, сквозь слезы:

— Моего мужа убили.

— Успокойтесь, пожалуйста. Адрес назовите. Откуда вы звоните? Когда убили?

— Год назад. Его убили год назад…

Уже с неделю Дмитрий Глазов приходил домой в половине восьмого. Делал вид, что активно ищет работу, ездит на собеседования, обивает пороги. Ведь дома его встречал вопросительный взгляд жены: ну и как? Этого взгляда он боялся больше, чем ругани и упреков. Не оправдал ожидания. А не надо ждать, тогда и оправдываться не придется! Отношения в семье становились все напряженнее. Нерв его кратких диалогов с женой все натягивался и грозил со звоном лопнуть. От этого ожидания уши словно заложены ватой. Чтобы не оглушило.

История его была вполне обычной. Еще три недели назад Дмитрий работал в одном из РУВД города Москвы, оперуполномоченным, и ожидал присвоения очередного звания, повышения по службе и перевода в Главное управление, на Петровку. Чтобы заняться наконец серьезной работой, а всю мелочевку оставить в прошлой жизни. Втайне он считал себя человеком талантливым, не сказать чтобы гениальным, но работу свою он любил, среди коллег выделялся смекалкой, трудолюбием, и вообще: кого продвигать, как не его? Молод, умен, честолюбив. Месяц назад на его участке случилось убийство, и, сотрудничая с коллегами из МУРа, Дмитрий сумел проявить себя. Ему обещали устроить перевод, и он знал, что заявка уже пришла.

Но у Глазова был один существенный недостаток: он не умел, а главное не хотел прогибаться перед начальством. Вел себя слишком уж независимо да еще посмеивался над коллегами по работе. Я, мол, Д'Артаньян, а вы так, погулять вышли. Работал Глазов хорошо, нераскрытых дел у него было меньше, чем у других, и его терпели. Но нагружали сверх меры. А он тянул свой воз. Потому и не отпустили: некем заменить. Приятель вовремя подсуетился, кого надо подмазал, где положено проставился, и должность с повышением досталась ему, хотя в последнем громком деле он практически не участвовал. Для Дмитрия это было ударом. Как так? В горячке бухнул на стол рапорт об увольнении из органов и сказал многое из того, чего говорить не следовало бы. А полковник в такой же горячке и обиде взял да и подмахнул рапорт. Теперь обе стороны об этом жалели, но Глазов уже встал в позу и делал вид, что ищет другую работу.

На самом деле он находился в глубокой депрессии. Дмитрию Глазову было двадцать восемь лет, но полученный им удар был настолько серьезным, что он ощущал, как земля уходит из-под ног. По наивности и молодости лет он все еще ждал, что позовут обратно. Позвонят, приедут, поклонятся в ножки, принесут извинения. Ведь он незаменимый, один такой на свете, и вообще…