Анна Зимова - Убийство с гарантией

Но на следующий день выяснилось, что Ульяночка-то, кроме как рисовать цветочки, ничегошеньки не умеет. Попросил ее кремом натереть все, что выдавать завтра, — слишком жирно намазала, обувь к рукам липнет. Пузырек с краской не закрыла, и та засохла. Инструмент разбросала. Бегунки на молниях поменяла — он аж присел. На пару сапог надела — внимание — разные бегунки! «А что, — сказала, — двух одинаковых не было». Как — не было? Ты поищи! Не может в ремонте быть лишь по одному бегунку каждого вида. У Василя — не может!

Он взбесился: «Мумиё моё, Ульяна! Ты ж работала в ремонте. Тебя там что, ничему не научили?» А она опять странно как-то посмотрела: «С чего вы взяли, что я в ремонте работала? Я лично такого не говорила». Он язык и прикусил. И ведь правда, он ее даже не спросил про опыт работы, как-то вылетело. Околдовала она его этим цветочком, что ли? Плюнул придираться, решил — натаскаю. Вот, до сих пор мается.

Он потом не раз в шутку пенял Ульяне, что она через колдовство какое-то к нему в ателье пролезла. Что магию применила. Не пустил бы он на порог неумеху, а ведь у нее на носу написано, что неумеха.

Он ей ответил честно: «Извини, Уля, обидеть не хочу, но не знаю, почему я тебя взял». Она не обиделась: «Просто вы порядочный человек, Василь Эдуардович, и сотрудник вам тоже нужен порядочный». Да не в этом дело, Ульяна, не в этом. Но уж что-что, а порядочной Ульяна — была. За то и терпит.

Василь выскочил на крыльцо и притулился с сигаретой в стороне от потока людей, заходящих в комплекс. Одни пытались обтрусить обувь о специальный коврик, другие перли без стыда, оставляя комки грязи. Осень уже не та, которая золотолистная, пышная, красивая. Октябрь, он и есть октябрь. Еще вчера все так красиво желтело и краснело, и вдруг в считаные минуты осыпалось. Почти все деревья в парке голые, и птицы больше не шебуршатся в ветвях. По вечерам он уже не ходил домой через парк, как любил делать летом. Парк теперь грязный, мокрый, облезлый. Василь отыскал глазами место, где утром нашли труп. Находку, конечно, уже увезли. Был живой человек, мечтал о чем-нибудь, след после себя хотел на земле оставить. А взял да и погиб кумушкам из «Продуктов» на развлечение. Неужели и правда маньяк у них завелся?

На парковке возле своей машины Виктория Львовна переминалась с ноги на ногу перед братом, судя по жестам, жаловалась ему на что-то. Ясное дело, бизнес — это вам не только радость. Хотела бизнесменшей стать, девочка, — получи кучу проблем.

Он после того, как они воду собрали, сказал: жаль Вику, не повезло ей сегодня. У Ульяны аж лицо вытянулось. Ответила: «Мне бы ее проблемы. Просто она бизнес вести не умеет». Он стал Ульяну урезонивать: «Не скажи, ты ж в ее шкуре не была. Бизнесом не командовала. Что ж ты, деловая такая, свое кафе не открыла, раз знаешь, как бизнес вести правильно? Что ж на дядю работаешь?»

А Ульяна как гавкнет: «Откуда вы знаете, чем я командовала? Я, чтоб вы понимали, тоже свое дело открывала — только все псу под хвост. Не дадут у нас одинокой женщине нормально трудиться. Не дадут. У нас же женщина сама по себе, без мужика, ничего не значит. Меня ведь никто не крышует, как некоторых. Нет мужа богатого и брата, которые из любого говна вытащат».

Ишь, как разошлась. Василь тему сменил, хотя язык чесался сказать Ульяне, что зря она так. Что никакой муж и брат, будь они хоть сто раз богатые, тебя не спасут, если ты бездарность. Мужики Виктории помогают, конечно. Но она и сама крутится будь здоров. А хаять — это проще всего. Но не стал он Ульяне все это говорить, чтобы она еще сильнее не распалилась. Пошел курить, потому что ввела его Ульяна в раздражение.

Почувствовав, что на нее смотрят, Виктория обернулась. Увидела его, губы в улыбку вежливо так сложила. И снова принялась брату что-то рассказывать. Он аккуратно потушил сигарету о край урны. Виктория Львовна и Кирилл уселись в дорогие свои машины, в каких Василю внутри бывать не доводилось, и уехали каждый в свою сторону. Погода, да, мерзкая стоит. Зато осень — самое хлебное время. Люди к зиме готовятся, несут сапоги, ботинки, ботильоны, чтобы им поменяли набойки и вшили новые молнии.

— Вика.

— Что?

— Посмотри на меня. Что опять не так?

— С чего ты взял?

— Я же вижу.

— Что ты видишь?

— Черные точки, например.

— Какие точки? — На секунду ей показалось, что Кирилл бредит.

— Когда кое-кто плачет, у него размазывается тушь. Он ее под глазами вытирает. А в уголках все равно остаются черные точки-комочки. Или как у вас, у женщин, это называется. Если не хочешь, чтобы догадались, что ты плакала, вынимай их тоже.

— Я обязательно так и буду делать.

Он протянул платок:

— Нет, ну в самом деле, что ты куксишься? Из-за трубы, что ли?

— Из-за трубы.

— Боишься, что Иван узнает? Брось.

— Да. Я боюсь. Что Иван все узнает.

Он понял, щелчком отбросил сигарету. Описав оранжевую дугу, она упала на асфальт, взорвавшись маленьким снопиком искр. Нахмурился — две брови встали в одну линию. Но сделал вид, что не смекнул, о чем речь:

— Тебе не по фигу вообще? Подумаешь, труба.

— Если б только труба. Прибыли ноль. — Она тоже свернула с темы. — В этом месяце, допустим, не минус, но все равно — ноль. Я и вложения не отбила.

— И что? Ты серьезно думаешь, что он тебе кафе сделал, чтобы ты прибыль приносила? Да это так, чтобы ты развлекалась, пока дети не пойдут.

— Развлекалась? Спасибо. Мне и так не скучно.

— Я не понимаю. Скучно ей было — на кафе. Реализуй себя, сколько влезет. А теперь что не так? Слишком весело? Ты извини, я не всегда угадываю, чего тебе надо.

— Это ты извини. Спасибо, что помог. Я просто не в себе иногда бываю от всего этого.

— Все хорошо. Детей вам надо. Вы планируете, кстати?

— Ну и вопрос. Такие вещи не планируют.

— Все можно планировать. Все. А некоторые вещи так даже и нужно. Или мне и здесь надо за всем проследить?

— Спасибо, справлюсь, только…

— Только что?

— Я не очень хочу детей. Пока.

— Вика, ты издеваешься? Только заплачь снова. Знаешь, что я этого не выношу, и специально мне нервы треплешь.

— Ладно, ладно. Мне и правда плохо.

— Нет, вы слышали? А у кого тогда, мать твою, все хорошо? А? Скажи мне.

— Ладно, не будем больше об этом.

— Вика, я тоже подустал малость. Почему у меня все время ощущение, что я битый, который небитого везет?

— Я же закрыла тему.

— А я вот обратно открою. Я что, мало думаю о тебе, мало помогаю? Я ради тебя не делаю все на свете, что твоей душе угодно?

— Не заводись.

— Может, тебе в однушку опять хочется на Просвет? Так ты скажи.

Она вдруг улыбнулась и смахнула с его щеки крошку от сдобы.

— А что? Неплохое было время.

— Отличное. До сих пор расхлебываем.