Инна Бачинская - Женщина в голубом [litres]

Она бы с радостью вернулась, только позови, но Монах не звал. Он любил начинать сначала. Жизнь, работу, любовь.

Работа! Любимый препод в политехническом университете, восхищение студентов, готовая докторская, не сегодня-завтра защита – и вдруг все рухнуло в одночасье.

Рецидив утомления от цивилизации, острая фаза. Докторская побоку, что тем не менее не мешает Монаху рекомендоваться доктором физико-математических.

Маленькая человеческая слабость, кто из нас без греха?

Он стащил с антресолей рюкзак и…

Дальше по накатанной. Какая, к черту, докторская, если бес странствий толкает под локоть и посылает сны с картинками быстрой говорливой речки, столетними кедрами, цветущими олеандрами и заснеженными горными вершинами. Просыпаешься утром, а в груди тоска, и «глаза б мои не видели» ни толпы, ни вонючих механизмов на дорогах, ни соседа, уснувшего в лифте. А взять академические склоки? Лучше и не брать. Ребята, правда, хорошие, неглупые, понимающие. Куда потом это все девается, и на место чистого юношеского идеализма и горения приходит приземленность и погрязание в быте? Идиотские риторические вопросы, на которые много разношерстных ответов, но ни одного в формате «да-нет».

Приятно вспомнить посиделки под пивко в припортовом баре, треп о политике, судьбах мира, смыслах, споры с косноязычными работягами-докерами. Да-да в паршивой вонючей забегаловке в речном порту, а не в понтовом кафе где-нибудь в центре. Страсть к истокам и низам, так сказать.

Монах ностальгически вздыхает и трогает шрам под ключицей.

Да, да, и драки тоже! Вот ведь как получается – здесь думаешь про костерок у быстрой речки и «гори оно все пропадом», а там вспоминаешь…

А вот теперь подробнее, пожалуйста! Что вспоминает человек на берегу быстрой речки в полном уединении, без единой человеческой души на сотни км?

Деревья, звезды над головой, уха булькает, кто-то любопытный шуршит в кустах…

А? Как-то и вспомнить особо нечего. Не потому, что забылось, а потому что потерян интерес.

Неинтересно стало. Все неинтересно. Коллеги неинтересны. Кафедральные свары, даже драки в припортовом кабачке с претенциозным названием «Ностальгия»…

Ностальгия! Седло на корове.

В этом месте Монах всегда ухмыляется – грязноватая, воняющая разлитым пивом, затянутая сизым папиросным дымом шумная забегаловка, работяги в грязных робах, хриплые голоса и ненормативная лексика…

Романтика! Нет, драки можно вспомнить, очень даже. Драки вспоминаются с… ностальгией! Как упоенно они дрались! Вечный антагонизм, высокомерные ухмыляющиеся интеллектуалы против простых матерящихся работяг, а выпустив пар, мирились, утирали кровь и сопли и жадно приникали к литровым кружкам.

Эх, хорошо было! Это, пожалуй, можно вспомнить, это всегда интересно, типа, были и мы рысаками. А что еще? Любовь, ладно, тоже можно. Первая женщина… Черт! Кто? Как звали?

Монах копается в памяти, но, увы! Ушло, кануло…

Свадьба? В первый раз по неопытности, с толпой гостей с той стороны – а как же, а что люди скажут! Крики «горько», стриптиз-поцелуи, нетрезвые гости, звяканье стекла и пение частушек…

Помнится же всякая лажа. Ладно, что еще? Как под пиво разрабатывали с Жориком план умыкания ценной картины с виллы нуворишей, во всех деталях, ночью, со спорами и прикидками, стараясь предусмотреть всякие неожиданности, получая кайф от процесса, почти забыв о результате.

Еще – как в детстве мчались с Жориком на моторке отца, поднимая волну и вызывая проклятия рыбаков на берегу, и орали им: «Не давай зажирать!»

Вот и получается: детство, дружба, драки, треп за жизнь и немножко любовь. Творчество и риск.

Кстати, о грабеже. Грабеж прошел безукоризненно с технической стороны, но потерпел фиаско с общеобразовательной и культурной.

Учите матчасть, одним словом. Но все равно, это было дерзко и прекрасно! [1] Подробнее читайте об этом в романе Инны Бачинской «Ошибка бога времени».

Сейчас он на такое не способен, увы. Не в смысле хапнуть, что плохо лежит, а придумать такой прекрасный план и предусмотреть всякие мелкие детали. А драйв! Он до сих пор помнит ощущение опасности, мурашек по спине и восторг… Эх!

Время разбрасывать и время собирать, как говорится. Жизнь неторопливо тащится на наезженной колее, все нормально, никакого драйва – да и кому он нужен, – и ничего не предвещает, так сказать, но в один прекрасный момент появляются вдруг поволока и тоска в глазах Монаха, и смотрит он вдаль и отвечает невпопад.

Анжелика только руками всплескивает и горестно повторяет: «Опять? Вожжа под хвост? Сейчас сбежит! Жорик, скажи ему!»

«А чего я? Я ничего! – отвечает друг Жорик. – Я говорил, но ты же его знаешь!»

И добрая самаритянка Анжелика мчится в аптеку и закупает таблетки, раскладывает их в пакетики и надписывает: «от головы», «от температуры», «от горла и живота»…

Монах толст, дружелюбен и полон снисходительного любопытства к человечеству. Когда он, прищурясь, рассматривает вас, вам немедленно хочется выложить ему сокровенное и признаться в совершенной пакости. А почему? Потому что он волхв.

Да, именно! Монах совершенно искренне считает себя волхвом. Не смейтесь!

Жорик тоже смеялся, а потом понял, что есть что-то. Есть! Анжелика приняла это что-то сразу. Добродеев, несмотря на шашни с пещерами и призраками, долго сопротивлялся, но в конце концов признал, что, да, ладно, возможно… черт его знает и «как ты это делаешь»? Тут и чтение мыслей, и выявление тайных желаний и вранья, и предчувствия, и просчитывание вариантов с всегдашним попаданием в десятку.

Было время, Монах практиковал как целитель и экстрасенс, и народ тянулся к нему и верил. А потом ему надоело и он бросил.

Рано или поздно он все бросает и улетает, как перелетная птица.

Увы, увы. Все в прошлом. Монастыри, заснеженные вершины, булькающая речка и размышления о смыслах.

Примерно год назад на Монаха наехал какой-то козел с купленными правами, причем на зебре, в результате у него была сломана нога, а потому прощайте, пампасы, и здравствуйте, депрессия и ипохондрия.

Уж как ни пытался записной оптимист Леша Добродеев, воробьем прыгающий по жизни, развеселить друга всякими дурацкими историями и городскими сплетнями, как ни пытался вытаскивать его на разные фестивали, карнавалы и мероприятия в честь знаменательных дат, Монах уперто не поддавался, а если все-таки поддавался, то все время ныл и жаловался.

Тем более вместо растянутой футболки и удобных китайских тапочек приходилось надевать костюм, бабочку и жмущие туфли и подравнивать бороду.

Леша даже подарил ему красивую трость с серебряным набалдашником в виде собачьей головы. Монах трость принял и собачью голову внимательно рассмотрел, но настроения она ему не подняла, даже наоборот, дала понять, что теперь он жалкий никому не нужный обезноженный калека с костылем.