Андрей Дышев - Могила в пожизненное пользование

Как обидно, что у человека такой маленький желудок! Кабанов, скорчив гримасу, поставил бокал на поднос и посмотрел по сторонам, чтобы найти куда сплюнуть. У него столько денег! Ему хочется потратить их! Но на что? Ночь подходит к концу, и скоро снова придется ехать домой. А там хоть и красивая, но опостылевшая жена, которая любит выворачивать его карманы. Вот она – счастливый человек. Она знает, на что потратить деньги. Она без запинки может перечислить два десятка расходных статей: ей нужны две дюжины сеансов в солярий, столько же в сауну, к визажисту, к стоматологу, к пластическому хирургу, к модельеру, на массаж, на пирсинг, а также Аурус Сенат ей пригляделся в автосалоне, и мебель от Милано дизайн надо покупать в первую гостиную, и надо материально помочь мамочке, и… и… и в том же духе долго и бесконечно. Какая тоска!

Кабанов оглядел зал, стараясь не встречаться с цепкими взглядами проституток, занявшими позиции по периметру зала, как снайперы. Час назад словоохотливая, с клоунским голосом девица, поддерживая его под руку, отвела в комнатушку, напоминающую медицинский пункт (более-менее чисто, кафельная плитка, топчан и рукомойник), где Кабанов тотчас задремал. Подлый желудок, видимо, придавил своей неподъемной тяжестью не только его селезенку. Когда-то, в счастливом недавнем прошлом, Кабанов обкладывал себя путанами, как горчичниками. А что теперь? Он болен. Очень-очень болен. Девица, оказавшись невостребованной, гонорар тем не менее получила, и передала Кабанова под неусыпный контроль своих подруг. Своими повадками подруги напоминали гиен, которые хоть и объедки пасут, зато объедки жирные и кускастые.

Казино постепенно пустело. Наступил понедельник, короткий рабочий день – не до шести утра, как обычно, а до пяти. Крупье, официанты и путаны теряли к засыпающим клиентам интерес, и все чаще отвлекались на подсчет выручки. В игровом зале появились уборщики, суетные и ловкие, как тараканы. Они приводили в действие какие-то механизмы, то ли полотеры, то ли пылесосы, то ли гибриды того и другого. Мясистые представители службы безопасности, скрывающие за доброжелательными улыбками свою садистскую и человеконенавистническую сущность, спрашивали у клиентов, не желают ли они покинуть заведение. Никто не отказывался.

У Кабанова появилось странное чувство, будто он не доел, не допил, не сделал еще кучу интересных и приятных дел, хотя по-прежнему был раздут, как дирижабль. С досадой направился он к выходу, раздумывая, звонить ли сейчас Евгению или не надо.

В дверях он дал швейцару чаевые – стопку попавших в пальцы купюр, которые нащупал в пиджаке. Швейцар ошалев от такой невиданной щедрости, ахнул и тотчас принялся целовать руку Кабанова.

Он сел за руль «Мерседеса». Ни у кого больше нет такого роскошного «Мерса». Фантастический голубой кузов с уретановым покрытием «Раптор»! Когда едет на нем по улицам, все прохожие оборачиваются. Запустил двигатель, магнитолу, кондиционер. Приборная панель мерцала и искрилась, колонки содрогались от музыки. Кабанова окружала дорогая аппаратура, кожа сидений и изящество дизайна. Он открыл крышку мини-бара, налил в бокал немного коньяку цвета чая, но выпить опять не смог. Тогда он просто стал держать бокал в руке, и в этом держании тоже был отпечаток богатства и утонченности.

Позвонила жена.

– Ты скоро? – сонным и безразличным голосом поинтересовалась она. – Сразу домой, обещаешь? Как обычно – по Кутузовскому и на Рублевку? Целую, милый…

Перед фарами прошла большеротая, похожая на Щелкунчика, девица, и Кабанов ее сразу узнал. Это она сопровождала его в комнату с массажным топчаном. «Хоть бы педикюр сделала! – подумал Кабанов, провожая ее взглядом. – Пятки желтые, как горбушка батона. И синяк на лодыжке… Лахудра унылая…»

Он медленно поехал но темной улице, в дальней перспективе которой перемигивались желтые огни светофора. Управлял лениво, одним пальчиком, будто и не управлял вовсе, а лишь подсказывал машине, куда и с какой скоростью ехать. Чувство неудовлетворенности не проходило. Так рано он еще никогда не возвращался из казино. Обычно, без пяти минут шесть утра он только выходил на улицу и садился за руль. Кабанову надо было ехать все время прямо, и лишь после заправки взять правее, на Рублевку. Ехал очень медленно, хотелось оттянуть тот момент, когда он откроет цифровым ключом дверь квартиры и окажется среди опостылевших стен, где сонно ворчит жена, пахнет парфюмом, где забит продуктовыми коробками холодильник, и в раковине засыхает гора грязной посуды, ожидая утреннего прихода уборщицы. И Кабанов разденется в ванной, упершись животом в край раковины, прильнет к зеркалу и станет рассматривать свои опухшие свинячьи глазки, обрамленные белесыми ресницами. А потом наступит ненавистное утро, и ненавистная жена будет кричать из дальних ненавистных комнат, что у нее сегодня фитнес, потом бассейн и массаж.

Сейчас Кабанов принадлежал сам себе, и потому был спокоен и вял. Роскошная машина тихо везла его по спящему городу. Дэпээсники провожали его завистливыми и злобными взглядами – останавливать его у них не было повода. Ночные бабочки махали ему из всех щелей своими замусоленными крылышками. Водители других машин, обгоняя Кабанова, смотрели на него подобострастно и робко: не обидится ли, если позволим обогнать?

Нет, Кабанов не обижался. Он уже давно ни на кого не обижался. Обида – это яркая эмоция. А у него все эмоции погасли. Если бы по дороге попался нищий, Кабанов дал бы ему денег. Много денег! Но нищие в этот предрассветный час спали в своих лачугах, берлогах и подвалах, и даже не догадывались, какое счастье они упустили.

Так Кабанов катился по сырой затуманенной улице, и трудно было сказать, сколько времени он пребывал в своей серой печали и тоске, как вдруг увидел на обочине дороги женщину, как две капли воды похожую на его Ольгу. Ему даже показалось, что женщина сделала шаг назад, в тень кустов, и это было последнее, что запечатлелось в усталых глазах Кабанова.

Ему показалось, что его затылок разорвался подобно гранате, что-то затрещало, и какая-то сила кинула его головой на руль, и те скудные мысли, какие еще наполняли его сознание, стремительно полетели ввысь, в бездонное небо, словно стая белых голубей…

Потом весь мир, который он мог осознавать, заволокло густым туманом, и всё исчезло. Покинутая Кабановым реальность, впрочем, время от времени легкими прикосновениями напоминала о себе: то гулом автомобильного мотора, то тягостным и приторным запахом духов. Тело Кабанова занемело, особенно руки, он не чувствовал их и потому не мог определить своего положения в пространстве. Он не мог понять, стоит он, сидит или лежит. А, быть может, висит вниз головой, словно летучая мышь? Во рту было сухо, тяжело, язык не поворачивался. Так бывало, если Кабанов накануне чрезмерно выпивал водки. Несколько раз он пытался изменить положение головы, но тотчас ударялся затылком о какой-то предмет. Может быть, это вовсе не он ударялся, а его ударяли, но разобраться в этом было решительно невозможно.