Наталья Бессонова - Бомжонок

– Не надо, Сень!

– Не-е, – хором откликнулись собратья.

– Сень, я не буду больше! Не прогоняй, – в слезах принялся вымаливать прощения Генка.

– Засохни, погань! Катись, сказал! – вожак был непреклонен. – В прошлый раз из-за тебя место менять пришлось! Ёшки-матрёшки…

– Ну Сень, я обещаю!

– Ты и в прошлый раз обещал! Каналья зверская! Проваливай отсюда! – упорствовал Моряк. – У меня отец мент был, а ты тут… ворьё вонючее! Уголовщина поганая…

– Сень, ну последний раз поверь! Я понял…

– Что ты, гад ползучий, понял?

– Стрёмно воровать… Последний раз, Сеня! Слово даю!

– Последний! Понял? – смилостивился вожак.

– Да, Сеня! Спасибо! – обрадовался Генка.

– Палубу драить будешь неделю за свой проступок! – назначил наказание Сенька.

– Так Нелька вчера только пол вымела и кипятком помыла!

– Ну и ладно! Мало грязи уже натащили? Будешь драить, сказал! – не уступил старший парень. – Или не согласен? – он сердито сдвинул свои светлые брови, пытаясь казаться строгим.

– Согласен, Сень! – потупился Саратов. – Только не прогоняй.

Егорка ничего не понимал из того, что говорили ребята, но догадался, что тот мальчик, которого ругал вожак, сделал что-то очень плохое. Малышу стало страшно. Хотелось заплакать, но он сдержался. Насупившись, жевал бутерброд, запивая бульоном из пластиковой банки. Мама никогда не давала Егорке колбасу. Говорила, что для детей это вредный продукт. Иногда ему удавалось стащить ломтик со «взрослой» тарелки, но она всегда замечала и сетовала, что он сам себе делает хуже. Малыш не понимал, что плохого может случиться от такой вкусной и красивой еды… Здесь колбасу ему есть разрешали… но мамы рядом не было. Снова захотелось плакать…

После ужина девочки собирали освободившуюся «посуду» со стола и складывали в ведёрко с горячей водой.

А вожак вдруг взял гитару, бережно потрогал струны и завёл песню про Чёрное море…

Когда родители Сеньки погибли в автокатастрофе, откуда ни возьмись понаехала отцова родня – двоюродный брат отца с семьёй. Мальчик никого из них прежде не видел. Ушлые родственники оформили не только опеку над ребёнком, но и права на двухкомнатную квартиру, а после окончательного переезда в столицу осиротевший племянник вдруг разом стал им совсем не нужен.

Отдельной комнаты его лишили – туда поселили «сестрёнок» – двух премиленьких девочек-двойняшек шести лет. Сына бывших хозяев переселили на кухню, благо она была просторная. Спал он теперь на гостевой раскладушке, которую следовало утром быстро убирать, чтобы не мешать домочадцам, а уроки делал за кухонным столом, но сначала должен был перемыть посуду, накопившуюся за день. Ужинал, кстати сказать, он позже всех: сначала подавали еду для «своей семьи», как говорила тётка. «Зачем ему наши семейные разговоры слушать?» – объясняла она. Хотя «семейные разговоры» Сенька слышал и так, дама отличалась визгливым голосом и никогда его не приглушала. В один прекрасный день в квартире вдруг поменяли замок, даже не посчитав нужным дать мальчику новый ключ. Теперь ему приходилось часами ждать на лестничной клетке, когда дядька или его супруга вернутся из троллейбусного депо, куда они вместе устроились на работу. Придя домой, они ругались, что племянник бездельничает.

– В школе-то кружки всякие есть! И продлёнка! Сидел бы там, занимался бы делом вместо того, чтобы по подъездам болтаться или на кухне торчать! – высказывалась «добрая тётушка».

Её воспитательная функция на этом заканчивалась. В остальном на мальчишку никто не обращал внимания.

Но более всего Сеньку огорчало то, что новые родственники куда-то дели все вещи родителей, его любимые книги и даже альбом с фотографиями, а модель парусного судна, сделанная когда-то вместе с папой, пылилась теперь на окне и была в зоне доступа двойняшек, которым всегда хотелось её потрогать. В результате некоторые детали были оторваны и потерялись.

– Что, тебе жалко этот хлам? Они же твои сестрёнки! И ещё маленькие! – визжала тётка, выставляя мальчугана бесчувственным эгоистом.

Стоит ли говорить, что Сеньке Моряку совсем не нравилась такая жизнь. Это был уже не его дом, где мама встречала сына с пирогами, а отец спешил порадовать новой книгой или фильмом про путешественников. Здесь даже запах стал другим. Чужим и враждебным. В знакомых с детства комнатах поселились теперь совсем посторонние люди, для которых он, Сенька Моряк, был лишним и ненужным.

Мальчик знал о том, что в Москве много детей живёт на улице. Ночуют на теплотрассах, в подвалах, в люках, промышляют на вокзалах и в переходах метро. Он и сам порой встречал таких. Всяких: грязных, оборванных, голодных, дерзких и запуганных. И отец, когда был жив, часто говорил о беспризорности и о детской преступности. Сеньке Моряку вовсе не хотелось стать частью того пугающего мира. Он задумал другое – уехать к морю и наняться на какое-нибудь судно юнгой. Окончив седьмой класс, мальчик начал собираться в дальний путь. Первым делом он положил в рюкзак портрет Юрия Гагарина, который долгие годы хранил его отец, мечтавший в детстве стать космонавтом. Ещё взял красочный настенный календарь с фотографиями и описаниями парусных судов. И портрет, и календарь сохранились каким-то чудом, ожидая своей очереди на выброс.

Добираться до заветных морских берегов мальчишка решил на поезде. Он видел однажды, как беспризорники залазили под вагоны, умащивались на крошечных площадках непонятного предназначения или на каких-то самодельных приспособлениях и катались. А ещё он читал книжку Приставкина «Ночевала тучка золотая», так что счёл себя вполне осведомлённым в этих вопросах.

В первый раз Сенька Моряк отправился к морю один. Забрался под вагон поезда «Москва-Одесса». Тогда удалось проехать всего несколько станций. Осмотрщик вагонов во время одной из стоянок оказался совсем рядом, когда мальчуган забирался в свое убежище. Подойди рабочий чуть позже, не удалось бы ему ухватить Сеньку, и поезд благополучно увёз бы беглеца прочь. Потом был детский приёмник, позорное возвращение домой, презрительные тёткины слова: «А что ещё ожидать от такого хулигана?» и виноватый дядин взгляд…

В итоге после некоторых хлопот «заботливой» тёти мальчик оказался в детском доме. Местные порядки ему пришлись не по душе, и Сенька Моряк, ясное дело, задерживаться здесь не собирался. Но на этот раз он нашёл себе попутчика – Сашку, которого все называли Щеглом и часто били за тихий нрав и независимый характер. Сенька, не терпевший несправедливости, за Сашку заступался, и ему, конечно, тоже доставалось.

Прозвище же Моряк после побега к морю закрепилось за парнем ещё более прочно. Его так звали и в милиции, в отделе по делам несовершеннолетних, и в детском доме.