Дик Фрэнсис - Нерв(Смерть на ипподроме)

– Спасибо, что пришла, – отрывисто бросил я. – Спокойной ночи, Джоанна.

Она удивилась:

– Разве ты не зайдешь выпить кофе… или что-нибудь еще?

Или что-нибудь еще? Да. Я сказал:

– Больше я бы ничего не смог ни есть, ни пить. Кроме того… там Брайен…

– Брайен в Манчестере, на гастролях. – Но это было просто констатацией факта, не приглашением.

– Ну все равно, думаю, мне лучше отправиться спать.

– Хорошо. – Она ни капельки не была встревожена. – Ужин был великолепен, Роб, благодарю тебя. – Она дружелюбно положила руку мне на плечо и улыбнулась, желая спокойной ночи, потом вставила ключ в дверь, открыла ее и слегка помахала мне рукой, когда я обернулся. Она хлопнула дверью. Клянусь, с силой, слишком громко. Слабое утешение.

На телевидении меня встретили на том уровне, который в семье Финнов называется ДВП, «Довольно Важная Персона», то есть меня принял достаточно высоко стоявший в иерархии чиновник, тем самым показав, что обо мне позаботились.

Моя мать прекрасно разбиралась во всех различиях между Особо Важной Персоной и Довольно Важной Персоной и неизменно замечала каждую деталь в поведении чиновников, сопровождавших ее. Ее стремление быть всегда Особо Важной Персоной я чувствовал с самого раннего детства, и, когда я вырос, эта игра немало забавляла меня. И поскольку я долгие годы был СНВП (Совсем Не Важная Персона), то восприятие нюансов во мне обострилось.

Через вертящуюся стеклянную дверь я вошел в большой вестибюль и спросил девушку, сидевшую за справочным столом, куда мне идти. Она любезно улыбнулась, не присяду ли я, жестом показывая на рядом стоявший диван. Я сел:

– Мистер Финн здесь. Гордон, – сообщила она по телефону.

Через десять секунд плотный молодой человек с веснушками в пиджаке типа растущий-молодой-управляющий стремительно появился в одном из коридоров.

– Мистер Финн? – радостно воскликнул он, протягивая руку, которая высовывалась из белоснежного с золотыми запонками манжета.

– Да. – Я встал и пожал руку.

– Рад видеть вас здесь. Я Гордон Килдэйр, помощник продюсера. Морис – в студии, улаживает последние детали, я предлагаю сначала пойти немного выпить и съесть по бутерброду. – Он повел меня по коридору, и мы вошли в маленькую безликую приемную. На столе стояли бутылки, бокалы и четыре блюда со свеженарезанными пышными бутербродами, выглядевшими весьма аппетитно.

– Что вы будете? ¦ – гостеприимно спросил он, и его рука потянулась к бутылкам.

– Спасибо, ничего.

– Тогда, возможно, потом. – Он налил в стакан немного виски, добавил содовой, поднял бокал и, улыбаясь, проговорил: – Удачи вам. Вы первый раз на телевидении?

Я кивнул.

– Великое дело быть естественным. – Он выбрал бутерброд с филе молодого лосося и принялся, захлебываясь, жевать.

Двери открылись, и вошли еще двое мужчин. Они представились как Дан такой-то и Пол такой-то. Они были одеты чуть менее тщательно, чем Гордон Килдэйр, которому явно уступали по значению. Они тоже взяли по бутерброду, наполнили бокалы виски с содовой, пожелали мне удачи и посоветовали быть естественным.

Затем стремительно вошел Морис Кемп-Лоур в сопровождении пары помощников в спортивных куртках.

– Привет, старина, – воскликнул он и тепло пожал мне руку. – Рад видеть вас здесь вовремя. Гордон позаботился о вас? Все в порядке? Как насчет того, чтобы выпить?

– Сейчас не стоит, – отказался я.

– О? Ну хорошо. Может, потом? Вы получили лист с вопросами, вам все ясно?

Я кивнул.

Гордон протянул ему почти полный бокал и предложил бутерброды. Помощники принялись за еду. Меня вдруг осенило, что закуска, предназначенная для участников передач, вероятно, заменяет им ужин.

Раздался телефонный звонок. Гордон поднял трубку, кратко выслушал, сказал: «Он здесь, Морис», – и открыл двери.

Кэмп-Лоур вышел первым, за ним последовали Гордон и то ли Дан, то ли Пол, они выглядели почти одинаково. Им предстояла более важная встреча. Я улыбнулся, подумав, что бы сказала моя мать.

Я лениво размышлял, кто бы мог быть другой гость и знаю ли я его. На пороге появилась почтительная спина Кемп-Лоура, который держал дверь, чтобы гость вошел первым. Вперед выдвинулся живот и очки, мистер Джон Боллертон позволил ввести себя в комнату.

Кемп-Лоур представил ему всех своих помощников, и «Роб Финн, которого вы, наверное, знаете?» – добавил он.

Боллертон холодно кивнул в мою сторону, стараясь не встретиться со мной глазами. Очевидно, ему было неприятно, что я видел, как его рвало возле тела Арта, и, по-видимому, он знал, что я не скрыл этого от других жокеев.

– Думаю, пора идти в студию, – сказал Кемп-Лоур, вопросительно глядя на Гордона. Тот кивнул.

Проходя мимо стола, я заметил, что на блюдах с бутербродами ничего не осталось, кроме крошек и мятых листьев салата.

В маленькой студии стояло небольшое, покрытое ковром возвышение и на нем три низких кресла и чайный столик.

Кемп-Лоур подвел Боллертона и меня к возвышению.

– Нам надо выглядеть как можно естественнее, – ласково объяснял он. – Будто мы только что вместе пообедали и теперь беседуем за кофе, бренди и сигарами.

Он попросил Боллертона сесть в левое кресло, меня – . в правое, и сам занял место посередине. Впереди, чуть сбоку, стоял монитор с темным экраном, и полукругом выстроилась батарея камер с направленными в нашу сторону пугающими черными объективами.

Гордон и его помощники проверили свет, несколько минут падавший на нас с ослепляющей интенсивностью, затем звук. Когда Гордон удостоверился, что все в порядке, он обратился к нам:

– Вам всем нужен грим. Морис, вы, как всегда, справитесь сами? Мистер Боллертон и мистер Финн, я покажу вам, где гримерная, прошу за мной.

Он повел нас в маленькую комнату в другом конце студии, где нас встретили ослепительными улыбками две девушки в ярко-розовых комбинезонах.

– Это не займет много времени, – заверили они, втирая темный крем. – Чуть затенить под глазами… вот так. Теперь припудрить… – Они окунули ватные тампоны в пудру, осторожно стряхнули лишнюю. – Вот и все.

Я посмотрел в зеркало. Грим смягчил и сгладил линии лица и неровности кожи. Меня это совсем не заботило.

– Грим нужен для того, чтобы выглядеть естественнее и здоровее, – убеждали нас девушки.

Боллертон нахмурился и пожаловался, что одна из них припудрила ему залысины. Девушка деликатно настаивала:

– Иначе они бы чересчур блестели, понимаете? – И она слегка похлопала его по голове ватным тампоном.

Он поймал мой насмешливый взгляд и от ярости побагровел под гримом цвета загара. Нет сомнения, он не разделяет сочувственные шутки в свой адрес, о чем мне следовало бы знать. Я вздохнул. Два раза я видел его, и оба раза он представал передо мной в невыгодном свете, и, хотя мне вовсе не хотелось вызывать его раздражение, казалось, будто я специализируюсь в этом.