Дик Фрэнсис - Нерв(Смерть на ипподроме)

Он ответил не сразу. Помолчав, спросил:

– Какой второй вопрос?

– Может ли мальчик, став взрослым мужчиной, развить в себе такую ненависть к жокеям стипль-чеза, что он начнет ломать им карьеру? Даже если он нашел, как вы сказали, какую-то другую сферу, в которой его дела идут исключительно хорошо?

– По-видимому, именно у этого человека есть сестра, о которой ты говорил?

– Да, – согласился я, – среди целого поколения она была первой леди в выездке лошадей.

Он откинулся назад в кресле.

– Совершенно ясно, что эти вопросы приводят тебя в отчаяние. Но я не могу ответить, так мало зная о сути дела. Я не собираюсь сказать пару ни к чему не обязывающих «да» и потом узнать, что у тебя страшные неприятности с разными людьми. Тебе придется рассказать, почему тебя так волнуют эти вопросы.

– Но ваш гольф! – воскликнул я.

– Я поеду позже, – спокойно сказал он. – Рассказывай.

И я начал. Я рассказал ему, что случилось с Артом и что с Грантом, и с Питером Клуни, и с Тик-Током, и со мной. Я рассказал ему о Морисе Кемп-Лоуре:

– Он происходит из семьи, в которой садятся на лошадь, едва научатся ходить. И он создан для стипль-чеза. Но у него от лошадей астма, и это все знают, потому он сам и не ездит верхом. Вполне приличная причина, не правда ли? Конечно, многие астматики участвуют в скачках, но никому и в голову не придет обвинять человека, если он из-за астмы не участвует.

Я замолчал, но он не задавал никаких вопросов, и я продолжал:

– Никому не удается вырваться из сетей его очарования. Невозможно вообразить влияние его личности, пока не испытаешь его. Просто на глазах люди раскрываются и загораются, когда он разговаривает с ними. У него есть подход к каждому – от распорядителя до последнего служащего… Вот я и подумал, что он использует свое влияние, чтобы сеять семена сомнения в оценке характера жокеев.

– Продолжай, – сказал Клаудиус. Его лицо ничего не выражало.

– Особенно сильно поддались его очарованию два человека: Корин Келлар, тренер, и Джон Боллертон, член / правления. Ни один из них никогда не сказал доброго слова о жокеях. Думаю, что Кемп-Лоур выбрал их в качестве друзей единственно потому, что они по своей злобности и посредственности самые подходящие для его целей. Они охотно распространяют опасное для жокеев мнение, которое он незаметно внушил им. Думаю, что все разрушительные слухи начинаются с Кемп-Лоура и даже их содержание тоже главным образом его работа.

Почему он не удовлетворен, имея так много? Он нравится жокеям, чью карьеру ломает, и они с удовольствием разговаривают с ним. Почему ему необходимо унизить их? Он сказал:

– Если бы это был гипотетический случай, я бы объяснил тебе, что такой человек может ненавидеть и завидовать отцу и сестре, подобные чувства в нем развиваются еще в раннем детстве. Но он знает, что это плохие чувства, и подавляет их в себе, а агрессивность, к несчастью, переносит на людей, обладающих теми же качествами и способностями, которые он ненавидит в отце. Таким личностям можно помочь. Их надо понять, лечить и простить.

– Я не прощу, – сказал я. – И я его остановлю. Меллит взглянул на меня.

– Ты уверен в своих фактах? – Он погладил ногтем большого пальца верхнюю губу. – Пока у тебя только догадки. А у меня нет возможности побеседовать с ним, и потому я не могу сказать ничего определенного. Я допускаю, что твои подозрения насчет Кемп-Лоура возможны, оставляя право на сомнение. В некотором смысле он фигура общественная. Ты выдвигаешь очень серьезные обвинения. Для этого нужны железные факты. Пока у тебя их нет, всегда есть вероятность, что ты перекладываешь вину за то, что случилось с тобой, на злые внешние силы, таким образом объясняя собственную внутреннюю неудачу. Фактически астма сознания.

– Психиатры никогда не смотрят на вещи просто, – вздохнул я.

Он покачал головой:

– Простых вещей очень мало.

– Я найду факты. И начну сегодня же, – сказал я, вставая. – Спасибо, что вы приняли меня и так терпеливо слушали, я искренне сожалею, что помешал. вашему гольфу.

– Я не так уж и опоздал, – успокоил он меня, спускаясь вниз по лестнице и открывая парадную дверь. На пороге, словно бы обдумав что-то, он сказал: – Будь осторожен, Роберт. Действуй осмотрительно. Если ты прав в отношении Кемп-Лоура, хотя это очень предположительно, ты должен чутко отнестись к нему. Надо убедить его пройти курс лечения. Его здоровье в твоих руках, не будь жестоким.

Я откровенно сказал:

•– Не могу смотреть на него с вашей точки зрения. Я не думаю, что Кемп-Лоур болен, он просто опасен.

– Где кончается болезнь и начинается преступление… – Он пожал плечами. – Об этом спорят столетиями, и нет двух человек, которые бы пришли к согласию. Но будь осторожен, будь осторожен. – Он улыбнулся и, закрывая дверь, сказал: – Напомни обо мне родителям.

Я прошел пару перекрестков: первое – найти шикарную, пахнущую свежестью парикмахерскую, и второе – заказать тройную порцию яиц и бекона в соседнем кафе. Я погрузился в обдумывание, как раскопать железные факты. По размышлении я пришел к выводу, что некоторые из них, и весьма ценные, лежат неглубоко и начинать копать надо с них. Я решил преодолеть барьер жалости и презрения, который воздвигла в королевстве скачек моя последняя неудача. Опасная затея, но я хотел исцелиться, и поэтому придется ее осуществить.

Воспользовавшись телефоном в кафе, я позвонил Тик-Току.

– Вы сегодня работаете? – спросил я.

– Будьте великодушны, дружище. Нехорошо задавать вопросы в такой ранний час. Да еще когда ответ негативный. – Пауза. – А вы? – Наивность так наивность.

– Подонок.

– Так меня зовут друзья.

– Мне нужна машина, – сказал я.

– Ведь вы не собираетесь высаживать десант в тылу неприятеля?

– Не собираюсь.

– Прекрасно. У меня отлегло от сердца. Но если надумаете, дайте мне знать, и я присоединюсь к вам. – Голос у Тик-Тока был веселый и подразнивающий, но горькая правда, которая скрывалась за ним, не требовала лишних слов.

– Я хочу побывать в кое-каких конюшнях, – начал я.

– В чьих? – перебил он.

– Так, в кое-каких… примерно в шести.

– У вас появился нерв, – сказал Тик-Ток.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Вы единственный человек в стране, который так думает.

– Проклятье… Я не подумал о… Я усмехнулся:

– Ерунда. Где сейчас машина?

– У меня под окном.

– Я поеду в Ньюбери поездом и, если вы встретите меня на станции, заберу ее, – сказал я.

– Сегодня бесполезно ехать в любую конюшню, все тренеры на скачках, – заметил он.

– Да, я очень надеюсь, что их не будет, – согласился я.

– Что вы задумали? – В его голосе звучало подозрение.

– Вернуть состояние обанкротившемуся Дому Финнов. Я успею на десять десять. Вы встретите меня. Хорошо? – И я положил трубку, не обращая внимания на его протестующее «эй».