Зоя Орлова - Фарфоровый детектив

– О чём вы говорите?

– В последнее время она действительно грустила. Однажды я застал её в слезах. Она смотрела в окно и постоянно повторяла: «Он будет светлым… Он будет светлым…» Катрин была очень религиозна. Я тогда подумал, что она молилась, и не стал её прерывать.

– А над чем Катрин работала в последнее время?

– Мы готовили эскизы для новых ваз мадам де Помпадур, последняя заказала «саксонские цветы во французском стиле», вот я и попросил Катрин помочь мне разработать мотивы…

– Могу я полюбопытствовать? Признаться, в уроках морали я всегда был не силён. А вот в области философии и искусства, как вы знаете, у меня большой опыт…

Томас по-хозяйски взял со стола несколько эскизов своих подопечных и представил их на мой суд. Надо сказать, дорогая Анжелика, что существует простой технический способ для измерения таланта творца: достаточно сравнить изображения одного и того же предмета двумя разными художниками. Один из них будет рисовать внутренним глазом, основываясь на своём воображении, а второй больше по памяти. Но память – это копировальщик, воображение в моей парадигме – вот истинный колорист!

Посмотрев на эскизы, я сразу понял, что колористом, чувствующим живые объёмы, суть цветов, их форму и аромат, была Катрин… Эскизы Маргариты не были лишены таланта, но грубость её жестов больше тяготела к китайской стилизации и тем классическим саксонским изделиям, которые мы так привыкли любить за естественную белизну твёрдого фарфора и ненавидеть за мещанский вкус в исполнении орнаментов.

– Похоже, художницы вышли из разных мастерских, я не ошибаюсь? – спросил я у Томаса. – У Катрин особый взгляд…

– Да, она работала раньше у мадам Милль.

– У фарфоровой флористки? Значит, вот почему она так хорошо чувствует объёмы!

Вы помните мадам Милль, мой дорогой друг? Именно под её началом двадцать мастериц создавали из мягкой пасты букеты роз, пионов, лилий, тюльпанов, анемонов и гиацинтов, которыми ещё так недавно модно было украшать канделябры, бра и люстры. В их приглушённом свете фарфоровые цветы, казалось, копировали саму природу. Теперь я понимаю, почему мастер упомянул о «золотых ручках» Катрин! Рисунок скульптора никогда не спутаешь с рисунком художника…

Эскизы второй художницы сразу показались мне ещё более плоскими. Наверняка до фарфоровой мануфактуры она расписывала веера, как тот, которым прикрывала сегодня свои театральные слёзы.

Я ещё раз обвёл взглядом рабочий стол Катрин, и на сей раз моё внимание привлекло попурри.

– Дорогая вещица…

– Она принадлежит мне, – поспешно ответил мастер. – Катрин, видимо, взяла его для вдохновения…

– Вы хотите сказать, что она вдыхала ароматы курильницы и к ней приходило вдохновение?..

– Не могу этого исключать, но вдохновлялась она, скорее, не ароматом, а росписями попурри… Не желая повторять того, что когда-то уже было создано, пусть даже великими китайскими мастерами.

Я открыл дырчатую крышечку курильницы и внимательно осмотрел её содержимое. Умом моим вдруг овладел вопрос, который неумолимо стал меня мучить.

– А кто обычно наполнял ваши попурри сухими травами и цветами? – произнёс я его вслух.

– Сивилла, моя дочь.

Вот так я и провожу свой день… Сейчас вы увидите, моя дорогая, что он отнюдь не менее тягостен, чем ваш.

Дочь мастера Томаса я нашёл в выставочном павильоне, в компании молодого человека, который оказался Пьером-Этьеном, сыном Фальконе. Завидев меня, Сивилла прощебетала ему что-то на ухо, и оба весело рассмеялись. Я побрёл нетвёрдыми шагами мимо окружающих меня фарфоровых ваз, цветов, декоративных тарелочек и прочей чепухи, и душа моя была печальна.

Тело Катрин унесли, но тайна её смерти пока так и не была раскрыта, и беззаботный смех молодых людей ещё больше меня расстроил.

Анонсировав цель своего визита, я с удовольствием наблюдал, как они оба изменились в лице. Сивилла вздёрнула свой длинный носик и сжала губки. Вылитая хозяйка провинциального замка…

– Как вы относились к Катрин? – спросил я.

– Так звали эту художницу, отравившуюся красками? – поднял бровь Пьер-Этьен.

Я всегда считал, что в закрытых заведениях, подобно монастырю или тюрьме, или вот этой фарфоровой фабрике, откуда никто без разрешения не имел права выходить, слухи распространяются очень быстро, как заразные болезни, поэтому утверждение юноши об отравлении меня нисколько не удивило.

– Да, её звали Катрин Колло.

– Я был с ней почти не знаком…

– Другое дело – Марго, не так ли? – уколола своего спутника Сивилла.

– Дорогая, у любого мужчины есть часть прошлого, о котором он предпочитает забыть, – пролепетал безусый юнец.

– Конечно, неправильно говорить о покойниках плохое, но я никогда не понимала, почему Катрин так жалась к моему отцу, так искала его расположения… Ни для кого не секрет, что именно он в нашем королевстве разработал ряд саксонских фризов и мотивов. Катрин хотела использовать его достижения, чтобы выдать их потом за свои. Она запиралась в мастерской отца, чтобы копировать его рисунки! Папа́ – вдовец, и эта бедная женщина готова была пойти на что угодно ради будущего своей дочери. Как, по-вашему, я должна была относиться к этой Катрин?..

– Это вы наполняли попурри в мастерской отца? – спросил я у Сивиллы, следя за её поведением.

Девушка только пожала плечами.

– Да, у нас здесь так много искусственных цветов, кто-то же должен позаботиться о том, чтобы иллюзия цветущего сада была полной!

– Вы самый оригинальный и ароматный цветок, украшающий наш сад, – промурлыкал Пьер-Этьен.

Девушка повела глазками и смутилась. Идеальная актриса: играет рассудком, всё рассчитано, изучено и измерено. Такие всегда будут блистать, вне зависимости от их внутреннего состояния.

– Тогда прошу, объясните мне, прекрасное дитя, почему в курильнице у Катрин я нашёл свежий цветок олеандра? Разве обычно мы не кладём в курильницы засушенные травы, чтобы, подожжённые, они наполняли своими ароматами помещение?

Пьер-Этьен с недоумением посмотрел на Сивиллу. Актриса неубедительно захлопала ресницами.

– Я… Я не знаю ни о каком олеандре, господин Дидро! Вчера утром я, как всегда, наполнила попурри в мастерской сушёной лавандой и мятой… И всё…

– Достаточно взять цветок олеандра в руки, чтобы его сок вызвал сердечное напряжение и дрожь в теле, а потом и смерть…

– Нет, этого не может быть! Олеандры у нас растут в парке… Но я… Прости, Пьер-Этьен, мне надо выпить воды… Я больше ни минуты не могу находиться в одном помещении с тем, кто обвиняет меня в хладнокровном убийстве какой-то художницы… Пойдём!

Сказав это, Сивилла выпорхнула из выставочного павильона, оставив меня наедине со своим воздыхателем, который явно не спешил ей на помощь. Такова особенность молодого поколения, мой милый друг: для них собственные переживания гораздо важнее, чем переживания окружающих, пусть даже близких людей.