Сергей Юрчик - Шпионский детектив (по следам Юлиана Семёнова…). Москва, 1937

Сам Гиммлер тем не менее принялся расхаживать по кабинету с задумчивым видом.

– Разумеется, – заговорил он, повернувшись к собеседникам, – контакты с кагулярами следует продолжать, но избегая определённости в обещаниях. Они, наверно, нуждаются в деньгах?

– Да, рейхсфюрер, – ответил Шелленберг.

– Разделите пополам то, что они просят, и можете предоставить им эту сумму. Разумеется, с соблюдением всех мер предосторожности. Мы нигде не должны засветиться. И оставьте мне ваши бумаги, я посмотрю… на досуге.

– Слушаюсь, рехсфюрер.

Гиммлер подошёл к огромному напольному «Телефункену» и включил его. Покрутил верньер настройки. Из динамика послышались бравые звуки марша, одного из многих, заполнявших эфир на частотах Берлина. Рейхсфюрер добавил громкости. Специалисты регулярно проверяли кабинет на отсутствие подслушивающих устройств, но чем чёрт не шутит…

Рейхсфюрер медленно приблизился к сидящим у стола Гейдриху и Шелленбергу. Остановился, расставив ноги и заложив руки за спину. Оба собеседника вновь поднялись из кресел, поедая глазами начальство.

– И вот ещё что. Если Кристману нечем заняться в Париже… пусть лучше разберётся с этим фон Штубе из Абвера, который так ловко подсидел его. Рейнгард, Вальтер, за нами неоплаченный долг перед генералами. Пора делать ответный ход! Я не огорчусь, если со Штубе вдруг приключится что-нибудь нехорошее.

Пол Ньюмен, собственный корреспондент «Нью-Йорк Геральд трибюн» и доброго десятка провинциальных американских газет, прибыл в июне 1936-го в Мадрид из Пекина, перед тем ненадолго задержавшись в Париже. Главный редактор «Геральда» настаивал на пребывании во французской столице, однако Ньюмен, опытный охотник за новостями, военный корреспондент, длительное время освещавший вооружённую борьбу в Манчжурии и Китае, сумел убедить руководство в том, что главные события начнут происходить в Испании. И как всегда оказался прав.

Июньский Мадрид оправдывал самые тревожные ожидания. На залитых знойным солнцем площадях манифестировали толпы народу под красными и чёрными флагами, а в прохладной полутьме многочисленных церквей потихоньку, без колоколов и органов, служили мессы перепуганные священники. Политические и всякие другие страсти накалились этим летом до предела, их не могла охладить даже любимая мадридцами анисовая со льдом. Правых социалистов и республиканцев всех мастей объединяла с левыми радикалами ненависть к церкви. Всем им противостояли монархисты и Испанская Фаланга, блокировавшиеся с реакционно настроенными военными. Люди, у которых политика не занимала первое место на шкале жизненных приоритетов, уже паковали чемоданы, готовясь покинуть столицу и страну. «Предчувствие гражданской войны» посещало в эти дни не только Пикассо, лихорадочно писавшего картину с таким названием, и всё же мятеж 17 июля для многих стал неожиданностью…

В тот день, как впрочем во все последующие и предыдущие, небо над Испанией было безоблачным, и знаменитая фраза часто повторялась по радио в сводках погоды, так что непонятно было, почему именно её приняли потом за сигнал к началу мятежа. Вести, пришедшие поздним вечером из испанской части Марокко, поначалу не взволновали никого. Следующим утром на брифинге для местных и иностранных журналистов премьер-министр Кирога пренебрежительно назвал восстание очередной «санхурхиадой» и сообщил представителям прессы, что правительство отдало приказ авиации и флоту блокировать мятежные гавани Сеута и Мелилья. На вопрос Ньюмена, как правительство отнеслось к только что прозвучавшему требованию левых партий немедленно вооружить народ для отпора мятежникам, премьер ответил, что в этом нет никакой необходимости, ситуация под контролем и подобные требования и впредь будут отклоняться в самой жёсткой форме.

Однако уже к вечеру 18 июля стало ясно, что ситуация отнюдь не под контролем. Очаги восстания появились по всей стране. Оказалось, что республика столкнулась с хорошо подготовленным и широко разветвлённым заговором армейской верхушки. Мятежники сразу одержали победу в традиционно монархически настроенных провинциях – Наварре и Старой Кастилии. Там над площадями и улицами радостно звонили колокола церквей и раздавался старинный королевский гимн «Орнаменди». Добровольцы в алых беретах – фалангисты и монархисты – стекались в Памплону, Бургас, Вальядолид и Саламанку, чтобы поддержать восставшую армию в борьбе с безбожной республикой. Многие являлись уже экипированными и вооружёнными. Казалось, даже камни стен и мостовых излучают воинственный национализм.

Провинциальные губернаторы и муниципалитеты пребывали в растерянности. Рабочие, крестьяне, студенты, профсоюзные активисты и прочие сторонники Народного фронта яростно требовали оружия, а республиканские власти боялись нарушить запрет Мадрида. Пользуясь этим, мятежные гарнизоны захватывали город за городом, провинцию за провинцией. В Андалузии утром 18 июля мятежники овладели Кадиксом, а ещё через сутки над осаждённой ими резиденцией губернатора в Севилье взвился белый флаг. Соседняя Кордова также капитулировала по решению губернатора. Восточнее пали Гранада и Альбасете. Повсюду республиканцы пытались сопротивляться, но, почти безоружные и преданные местным руководством, терпели поражение.

Следом «посыпались» Арагон, Галисия, Астурия и даже цитадель республики – Новая Кастилия. Её павшие города Авила, Гвадалахара, Сеговия, Сигуэнса, Толедо окружали Мадрид полукольцом…

Ещё днём 18-го сотни тысяч мадридцев высыпали на столичные улицы. «Оружия! Оружия!» – гремело над городом. Перепуганный Кирога, с которого за сутки слетел весь гонор, подал в отставку. Следующий премьер – Мартинес Баррио – и вовсе продержался лишь восемь часов . Во второй половине дня 19 июля спешно сформированное левореспубликанское правительство Хосе Хираля в пожарном порядке приняло декрет о вооружении народа.

Свершилось дело, невиданное в истории со времён Парижской коммуны. Даже российские большевики два десятка лет назад не решились на такой шаг. Многочисленные штатские граждане по предъявлении профсоюзного или студенческого билета (а то и под честное слово) получали стволы и боеприпасы, создавали отряды народной милиции и на реквизированных именем народа автобусах, грузовиках и поездах отправлялись спасать республику. Оскорблённый народ впал в ярость. Запоздалая попытка мятежа в столичных казармах была подавлена с невиданной доселе жестокостью. Офицеров и сержантов выбрасывали из окон верхних этажей на мощёный каменными плитами плац. В Барселоне мятеж также был подавлен. Пленных расстреливали, избивали, унижали. В Валенсии за попытку восстания военных в очередной раз расплатились церковники – было сожжено и разгромлено более десятка храмов.