Людмила Мартова - Запретные воспоминания

– Кто тут старший? – спросил Зимин.

– Я главный врач, меня зовут Владимир Николаевич Радецкий. Это заведующий отделением Максим Сергеевич Петранцов. Это доктор Теплицкий Александр Яковлевич, он первым констатировал смерть нашей пациентки.

– Вы нашли тело? – повернулся следователь к Теплицкому.

– Нет, наша медсестра. Катенька. Вот она, – он жестом подозвал дрожащую крупной дрожью девушку, стоявшую чуть в стороне.

– Хорошо. Для начала, Владимир Николаевич, я получил распоряжение от руководства начать разговор с вас. Сейчас я посмотрю, что там, – он кивнул в сторону палаты, из которой раздавались негромкие голоса его коллег. – Потом вы нам с Олегом все расскажете, а после этого мы уже опросим всех остальных. Можно попросить, чтобы никто не покидал больницу, пока мы не закончим?

– Да, пожалуйста, – кивнул Радецкий.

– У меня операция через полчаса, – растерянно сказал Теплицкий. – Пациента уже подготовили, я не могу на нее не прийти или опоздать.

– Идите в операционную, Александр Яковлевич, – мгновенно принял решение Радецкий. – Мы с Максимом Сергеевичем расскажем все, что знаем, да и Мария Степановна нам поможет, она же была в палате вместе с вами. Вон она идет. Господин Зимин, вы сможете поговорить с доктором Теплицким позже?

Тот полоснул всех острым, внимательным, но не злым, а скорее оценивающим взглядом.

– Да, конечно. Работайте. Владимир Николаевич, где мы можем поговорить?

– Проходите в мой кабинет, – предложил Петранцов. – Там будет удобно.

– Хорошо. Олег, – обратился следователь к Асмолову, – ты пока с девушками поговори, – он кивнул в сторону дрожащей Кати и подошедшей к ней Марии Степановны.

Та, видимо, успешно отправила остальных медсестер по рабочим местам и вернулась в эпицентр событий. Петровская всегда оказывалась именно там, где в данный момент была нужнее всего, такая у нее имелась особенность.

В кабинете Петранцова Радецкий быстро, но обстоятельно рассказал все, что ему было известно о случившемся, а также о собственных выводах, которые он успел сделать. Следователь слушал его внимательно, не перебивая, делая пометки в своем блокноте.

– То есть вы считаете, что убийство совершил кто-то из персонала? – спросил он, когда Радецкий закончил.

– Я ничего не считаю, но с учетом карантина и особенностей внутреннего распорядка больницы у посторонних практически не было шансов попасть в палату незамеченным.

– А вы спрашивали у персонала, они видели кого-то незнакомого?

– Нет, не успел. Думаю, это ваши сотрудники сделают и без меня.

– А вы, как заведующий отделением, могли бы составить план примерных перемещений ваших сотрудников? – обратился следователь к Петранцову.

– Да, это довольно просто, – пожал плечами тот.

– Пока получается, что в палату к Нежинской точно заходила дежурная медсестра, которая разбудила старушку и принесла ей градусник, затем она же, когда забирала градусник и приносила дневную порцию таблеток, затем раздатчица, которая оставила завтрак, и снова она же, когда уносила пустые тарелки. Следующей уже была эта самая Катя, которая нашла труп. Так?

– Да, пожалуй, так, – согласился тот. – Лечащий врач была с утра на операции, поэтому обход у нее планировался позже. Да, никто больше к Нежинской не должен был заходить.

– Но, возможно, заходил, – задумчиво сказал Зимин. – Причем необязательно кто-то посторонний, если принять во внимание слова Владимира Николаевича, это вполне мог быть кто-то из персонала больницы или даже непосредственно этого отделения.

– И кому из моих сотрудников могло прийти в голову задушить старушку, – чуть нервно, но иронически уточнил Петранцов. – Сразу скажу, что пациентка была болтливая, но совершенно беззлобная. Недовольства существующими порядками не выражала, особого внимания к себе не требовала, персонал жалобами не изводила, лечением была вполне удовлетворена. Вот ни у кого из сотрудников отделения не имелось ни малейших причин желать ей смерти. Да не просто желать, а еще и в прямом смысле слова приложить к этому руки.

– А, кстати, – Радецкий вскинул голову, как норовистый конь, решивший выяснить отношения с чужаком, – это же основной вопрос на самом деле. Кому нужно лишать жизни старую больную женщину, да еще в больнице? Может, ее наследники ждут какого-то огромного состояния?

– Разумеется, мы изучим ее семейные связи и проработаем все версии, – сухо сказал Зимин. – Однако, как вы верно заметили, в нынешние времена в больницу трудно проникнуть посторонним, да еще так, чтобы их никто не видел. Странно, что преступник даже не пытался имитировать естественную смерть. Если бы пожилая женщина, лежащая в кардиохирургическом отделении, просто умерла во сне, вряд ли это кого-нибудь удивило бы. Ему стоило всего лишь убрать подушку обратно ей под голову, и криминальный характер смерти был бы неочевиден.

– Недолго, – Радецкий пожал плечами. – Я, конечно, не патологоанатом, но моих знаний хватает для того, чтобы предположить, что именно судмедэксперты увидят на вскрытии. Во-первых, волокна ткани в дыхательных путях. Наволочки у нас не самой тонкой выделки, так что волокна будут довольно грубыми. Плюс венозное полнокровие внутренних органов, переполнение кровью правой половины сердца, пересыщенная углекислым газом, а оттого очень темная кровь в крупных сосудах. Плюс пятна Тардье – мелкие точечные кровоизлияния под наружными оболочками сердца и легких, поскольку при обтурационной асфиксии, впрочем как и при любой другой, повышается проницаемость капилляров. Оба моих коллеги при первичном осмотре тела установили наличие характерных синяков на губах.

– У нее на щеках виден отпечаток от подушки, – с некоторым усилием сказал Петранцов. – И еще, я, конечно, смотрел не очень внимательно, но нос и губы как будто вмяты и более бледные, чем остальное лицо. Так что Владимир Николаевич прав – хоть убирай подушку, хоть оставляй, а для профессионала очевидно, что Нежинская умерла насильственной смертью. И даже если на стадии обнаружения трупа это как-то удалось бы скрыть, убедить медсестер, что смерть естественная, то при вскрытии все равно выяснилось бы, что это не так.

– Но, скажем, если бы убийцей были вы, вы бы попытались хотя бы на время оттянуть выяснение этого плачевного факта? – спросил следователь, внимательно глядя на Петранцова.

Тот побледнел.

– Я не могу быть убийцей, – сказал он с некоторым усилием. – Я привык людей спасать, а не лишать жизни, да еще так варварски – перекрывая доступ кислорода. Да и незачем мне это совсем. Эта пациентка не моя, я ее не вел и ни разу с ней даже не разговаривал.

– Но вы сказали, что она была крайне общительной. Из чего вы сделали такой вывод, если с ней не разговаривали?