Олег Кузнецов - Дальний поиск

И вот пегаш, кланяясь на каждом шагу, вытянул мохнатый воз за пределы Тернова — сначала по малоезженой дороге, потом следуя направлению, указанному бредущим впереди на лыжах Беловым. Агния с Юркой устроилась на верху воза. Девушка, стараясь растормошить мальчика, начала что-то ему рассказывать. Огадаев с вожжами в руках идёт рядом с возом, ворчит:

— Лошадь кушай, корова кушай — хорошо. Олень кушай — всё равно никому не говори. Его тайга корми. Олень помогать — никогда не слыхал… Армия помогать — Огадаев сам помогал: совсем новый тулуп давал, эскадрилья «Красное Приморье» строил. Советский самолёт высоко — хорошо! Почто олень помогать?

Ї Ох и нудный же ты стал, дед! — крикнула с воза Агния. — Тебе Георгий Андреевич русским языком объяснил: к концу зимы крепкий наст будет, олени отощают, и, если их не подкормить, падеж начнётся.

Ї Весна далеко… Олень помогать… — гнёт своё старик.

Ив зимнее время урочище, которое Белов в своих каждодневных скитаниях облюбовал, чтобы узнать, какие результаты может дать подкормка оленей, поражало своей причудливой красотой. С гряды мелкосопочника открывалась широкая, изогнутая подковой долина, огромное пространство, где природа постаралась показать, насколько чуждо ей, в её бесконечном творчестве, какое бы то ни было однообразие. Не сходя с места, можно было видеть и гладкую ленту скрытой подо льдом реки, и неожиданную остроконечную горку на плоской площади, и сопки малые, много сопок, и величественные, с заиндевелыми скальными обнажениями горы. И всё это было в наряде тайги, которая каждый бугор или низинку одела сообразно их назначению и потребностям. Там, на высоте, — волнисто бугрящимся кедровым стлаником, там, на отлогом склоне, — мохнато зеленеющей массой кедровника, а ниже — оголёнными сейчас лиственными деревьями и кустарниками.

…Георгий Андреевич не отрываясь смотрел в бинокль на казавшийся издалека ровным рядок копешек сена на небольшом пойменном лужке. То был скромный результат поездки и, как видно, нелёгкого труда, что подтверждали раскрасневшиеся лица путников и в особенности пена на боках пегаша, которая, лопаясь, сохла на морозе.

— Обязательно надо соорудить кормушки, а иначе они половину сена будут затаптывать копытами, — озабоченно сказал Белов. — Вы бы, Николай Батунович, организовали, что ли, наших стариков, а я чертёжик нарисую. Тут недалеко, и дела на один день… — Он неожиданно притих и через минуту проговорил другим, восторженно пресекающимся голосом: — А ведь уже пришли! До чего же любопытны…

— Мне, мне дайте! — нетерпеливо потянулась за биноклем Агния, и тоже увидела: из кустарниковой чащи выскользнули и снова скрылись две трепетно серебрившиеся на солнце фигурки животных. Они затем, осмелев, появились снова. Один олень, словно бы играючи, притронулся мордой к копёшке.

— Георгий Андреич, а ведь они у нас и людей скоро перестанут бояться!

Бинокль стал переходить из рук в руки, и события медленно развивавшиеся на дальнем лужке, никого не оставили равнодушным. Заметно оживился Юрка; даже старик Огадаев, когда Белов и Агния общими усилиями помогли ему осилить неведомую досель технику разразился, глядя в окуляры, с несвойственной ему пылкостью:

— Кушай! Кушай! Моя не жалей! Лето придёт, Огадаев новый сено запасёт — много! Однако странно. Почто опять народ? — сказал старик, когда пегаш, приободрясь от предвкушения близкой кормёжки и отдыха, без понуканий затрусил по улице Тернова.

И было чему удивляться: собак в посёлке явно прибавилось, а возле управления толпилось все местное население — второй раз за день!

Люди расступились, давая дорогу подъезжавшей повозке, но лошадь не пошла в образовавшийся коридор. Испуганно захрапев, пегаш шарахнулся в сторону и едва не опрокинул сани. Георгий Андреевич спрыгнул наземь и стремительно прошёл сквозь толпу. Возле ограды на сделанной из веток волокуше лежал мёртвый тигр. В скудноватом свете предвечерья он, казалось, мерцал, подобно тлеющему под чёрными головнями костру. Поблёскивала на его боку струя замёрзшей крови, глаза жёлто светились, не выражая ни злобы, ни страдания, ни страха — ничего… Нагнувшись, Георгий Андреевич провёл ладонью по жестковатой шерсти, под которой глухо угадывалась холодная плотность тела.

По плечу Белова довольно чувствительно хлопнули. Он рассеянно обернулся. Перед ним стоял незнакомый полупьяный мужичок в перепоясанной патронташем телогрейке с берданкой за плечами.

— Здорово, директор! Шли мы к тебе, шли, насилу дошли. Интерес имеем, чтобы, значит, снял ты нас на фотографию и с нашей трофеей. А мы, ты не сомневайся, не обидим — уплотим и вина выставим.

— Кто вы такой?

— Я-то? А бригадир бригады охотников, и вся бригада моя тут. Костин, фамилию слыхал? «Тигриная погибель» прозываюсь. Не мог ты не слыхать.

— Со вкусом прозвище. Сами придумали?

— А то кто же?

— Зачем ребёнка убили?

Ї К-какого ребёнка? — ошарашенно отодвинулся Костин.

— Да ведь ему и трёх лет нет. С матерью, наверное, ходил. Хромая была тигрица?

— Это… — подивился осведомлённости Белова Костин. — Ну, как есть, точно. Своими глазами не видел, апо следу заметно: на левую заднюю ногу припадала малость. Их, вишь ли, трое сошлось аккурат за Чухунтинским перевалом. Поначалу вот этот был и с тигрицей, а опосля и сам старик в компанию к ним присуседился. Но как токо мы этого взяли, тигрица — в одну сторону, старик — в другую, и теперича, значит, он в Маральей пади держится. Небось надеется, в заповеднике не тронут. А мы-то тут как тут! Порешили, тигрица пущай пока поживёт, а его брать нам необходимо, потому как у нас трудовой договор ровно на три шкуры, для чучел. В музей — в Москву повезут. Ну как, сымать-то будешь на фотокарточку? Мысля у меня: тигрюшку нашего надо приподнять и подпереть палками, чтобы он, будто живой, стоял. А я со товарищи вот туточки сядем, рядком. Эй, мужики, подавайсь сюда ближе!… А назавтра или на послезавтра, ежели фарт нам не изменит, мы опять придём и опять тебя попросим…

— С-сымать не буду, плёнка кончилась, — не своим голосом сказал Белов; губы у него вздрагивали. — Да я любого! За тигра! Как бешеного пса!

Произошло нечто несообразное: директор, схватив бригадира, что называется, «за грудки», тряхнул его с такой силой, что голова Костина беспомощно замоталась и с неё слетел небрежно надетый треух, обнажив изрядную лысину, неожиданную у этого, в сущности, ещё молодого человека.

Так же внезапно Георгий Андреевич отпустил Костина. Минуту он стоял, глядя сверху вниз на тигра, и, когда вновь повернулся к толпе, его лицо было бледным и отрешённо спокойным.

— Без специального разрешения вход в заповедник запрещён, — тускло сказал он. — Тем более с оружием. Объявляю вас и вашу бригаду задержанными. Следуйте за мной для составления протокола. — И он направился к крыльцу управления. Сделав несколько шагов, обернулся к Костину. — А лично у вас я прошу прощения. Я, кажется, был не очень вежлив… Но за вами остаётся право потребовать от меня удовлетворения в законном порядке, через милицию,