Олег Кузнецов - Дальний поиск

— А следы?

— Один след только и перешёл. Но следок матерейший…

— Такой? — Георгий Андреевич раскрыл тетрадь и протянул охотнику; на развороте — тщательно нарисованный след, похожий на пушистый, с четырьмя лепестками цветок. — По размеру случайно не такой?

— В точности, скажи на милость, — приложив ладонь к рисунку, подивился охотник.

— Он! Ты слышишь, Иван, он это, он! А ещё что вы заметили? Кстати, вы вот про рёв сказали. Не могли бы вы описать его, а ещё лучше — изобразить своим голосом? Некоторые охотники в этом смысле прямо чудеса творят.

— Вообще-то мудрено… Под волка могу подладиться, и под сохатого, и за кабарушку «на пик» брать приходилось, а чтоб тигрюшку… Ну, поначалу как бы чихала тигрица: урчха, урчха… И фыркала, будто ей противно: фррхх, фррхх… А как полный голос подавать стала — тут уж никаким человеческим горлом не повторишь, куда там! Ведь все сотрясается! Я километра за два сидел в избушке, и то мороз по коже. Ну а потом, на другой день, вдвоём завели. Кто громче! Правду сказать, и слова такого русского нет, чтобы назвать. Симфония! И не подумаешь, и не поверишь, пока сам не услышишь.

— Ох! — Георгий Андреевич захлопнул тетрадь, так и не сделав ни одной записи. — Я сам мог это слышать! Я просто обязан был! Пройти сотни километров, а точки, вот этой победной точки не поставить! Я казни египетской заслуживаю!

— Хо-хо! — хохотнул Мернов. — Разбушевался! Человек разве в своей болезни виноват? Постой-ка, а че это ты встаёшь? Куда собрался, если не секрет?

— Следы-то остались. Не понимаешь? — Георгий Андреевич был уже на ногах и, действуя порывисто и раздражённо, вытаскивал из-под сенной подстилки свои лыжи.

— Вразуми, пожалуйста, ничего не понимаю!

— Тебе налево, мне направо, вот и всё. Иду в Моховую падь. Только бы не снегопад, только бы не снегопад… Одолжи мне, если можешь, полбуханки хлеба. И соли, моя почти кончилась. Так… Что ещё? Ружьё, мешок, дневник — все здесь… Вы с утра сегодня вышли с заимки? — обратился он к охотнику; тот кивнул. — Вот и хорошо. Я, значит, по вашей лыжне дойду туда к вечеру… Там сейчас такое натоптано, чего ещё ни один биолог в мире не описал. А я сейчас в такой форме… Даже сам от себя не ожидал. Следы читаю, как книгу. Смотрю, понимаешь, на след и вижу живого зверя. А это, я подозреваю, как вдохновенье: сегодня есть, а завтра — ау, лови его…

Это действительно была победная точка, финиш выигранной дистанции.

Георгию Андреевичу никогда в жизни не приходилось испытывать истинного восторга. В детстве он был слишком серьёзным мальчиком; в молодости пришлось учиться и работать на пределе сил (какие уж там восторги при хроническом недосыпании!); на фронте он много раз уходил от верной гибели, но и к этому относился скорей спокойно: опять пронесло… В день Победы, когда многие миллионы людей узнали, что такое восторг, он лежал на госпитальной койке, страдая от пролежней и очередной операции, которую про себя с печальной иронией называл «совершенствованием организма».

Но вот — поляна. Сосны, не теснясь, а с какою-то даже вежливой предупредительностью друг к другу обступили её и любопытствуют: зачем оно здесь, это ничем не занятое пространство? почему до сих пор не заросло кустарником? У этой земли иное предназначение. На ней встретились два зверя.

Снег на поляне был изрыт, истоптан. Прямо возле ног Георгия Андреевича широкая вмятина со всею очевидностью показывала, как один из зверей, тигрица, если судить по размерам вмятины, в бурном гневе каталась на спине. Также можно было различить, что тигрица, поднявшись затем на ноги, без разбега сделала гигантский прыжок прочь; приземлясь же, с бешеной силой нырнула в сугроб. Пробившись передними лапами до земли, она вывернула наружу клочья мха и жухлую траву с корнями и крошками грунта. Потом — это всё ещё было видно Георгию Андреевичу — раздражённая хищница сделала вприпрыжку небольшую круглину по поляне и, встав на задние ноги, подобная обыкновенной кошке, «точила когти» о ствол сосны. Да, да, те самые так знакомые царапины белели на жухлой коре дерева!

Дальше, метров за десять, бугры, рытвины, бесчисленное множество отпечатков лап — всё начинало сливаться и путаться в глазах натуралиста. По меньшей мере четыре дня длилась встреча зверей, и, значит, из следы были нанесены на поляну в четыре или бог весть во сколько слоёв! Прикидывая объём предстоящей работы, Белов поневоле понемногу опускался на землю с той высоты, куда вознесло его свойственное восторгу парение. Хватит ли сил, чтобы распутать эту чудовищную путаницу? Да и времени тоже?

Георгий Андреевич достал из-за пазухи тетрадь (мешок и ружьё он оставил на заимке, где ночевал) и сделал первую запись: число, время, беглое описание местности.

Итак, тигрица пришла первой… Голосом она призвала партнёра, но не мог же он её услышать, находясь за много километров. Быть может, улетающие в панике птицы, их поведение, направление их полёта подсказали тигру, что там-то и там-то его ждёт подруга? Впрочем, все это домыслы, долой их, долой… Нужно ответить, не зарываясь, хотя бы на самые простые вопросы: сколько дней длился гон? Действительно ли звери в это время ничего не едят? Отдыхают как и где? Куда направились после гона? Да вот хоть узнать про судьбу пропавшей собаки охотника Константина.,.

На поляну соваться пока не следует, чтобы раньше времени не испортить своим суетливым топтанием оставленных на снегу бесценных свидетельств. Для начала -. сделать вокруг поляны круг пошире и зафиксировать все входные и выходные следы. Затем круг сузить…

Он приступил к выполнению своего плана и буквально через несколько минут наткнулся на след собаки, чья кличка и порода остались для него неизвестными, но чьё поведение — абсолютно ясным. Разумеется, пёс, уже немолодой, опытный (ушлый, говорят про такого), прежде своего временного хозяина узнал о появлении тигрицы. Движимый любопытством и охотничьей страстью, он тотчас помчался к поляне, но пред очи грозной властительницы, понятно, не предстал: умудрённость жизнью и разумная осторожность попридержали его метрах в пятидесяти от неё; скрытый деревьями и кустарниками, он недолго на слух изучал пришелицу. Её внезапный оглушительный рык заставил его совершить непроизвольный рывок в сторону, в направлении, случайно оказавшемся направлением в сторону колхоза «Светлый путь»… Дня через три заявится ушлец лукавый к порогу настоящего своего хозяина, будет вилять хвостом и виновато отводить глаза…

Сделав ещё с полкруга, Георгий Андреевич упёрся в следы тигрицы. — входные, пожалуй, пятидневной давности; рядом — другие, свежие, должно быть, вчерашние — выходные. Тигрица была, как он и надеялся, его старая знакомая, та самая, державшаяся по большей части в границах заповедника, своя. По всей видимости, она ушла туда же, откуда и явилась, — в заповедник. Это всё-таки утешало. Он перебрал в памяти кое-какие участки, примеряя их для обитания тигрицы на тот священный срок, пока зреет в ней новая жизнь, и, конечно, не удержался от попытки угадать, где, в какой укромности раздастся в апреле первый хрипловатый писк новорождённых (или одного новорождённого — что ж, и то хорошо). Он увидел залитый светом почти отвесный красноватый утёс, шлёпки зелени на причудливых каменных изгибах, журчащую речку, за речкой дубраву, где держатся кабаны… Как жаль, не посоветуешь будущей матери: беги на Краснухин ключ, там покой и приволье обеспечит тебе карабин объездчика Никиты Хлопотина…