Алексей Макеев - Мертвая улика

– Только с их слов, – ответила заведующая. – Если, конечно, они вам скажут… В личных делах мы об этом не пишем. Да и зачем? Не все ли равно, кто и за что сидел?

– Это как сказать, – не согласился Гуров. – Есть здесь, знаете ли, некоторые нюансы. Допустим, тот, кто всю жизнь сидел за кражи, вряд ли станет убивать.

– Намекаете на убийство Елизаветы Петровны? – взглянула на Гурова заведующая. – Думаете, что это сделал кто-то из наших старичков?

Гуров в ответ лишь неопределенно передернул плечами.

– Вряд ли кто-то из них, – сказала заведующая. – Посудите сами: самому молодому из наших дедушек – за семьдесят. Какие из них убийцы? Да и за что убивать? К тому же каждого из них я знаю со всех сторон. И с хорошей, и с плохой. Выпить они, конечно, мастера. Ну и поссориться между собой по пьяному делу тоже. Еще – поругаться со старушками могут за то, что те не дают им денег на выпивку. Но чтобы убить… Что вы! Все их страсти, причины и поводы в прошлом. Как говорится, все было и минуло. Теперь они как дети. Хорошие ли, плохие ли, но как дети. А дети друг друга не убивают.

– Может, вы и правы, – в раздумье проговорил Гуров. – Знаете, я плохо разбираюсь в психологии стариков. Вы, конечно, их знаете лучше меня.

– Наверно, – согласилась заведующая.

– Но все же, – упрямо мотнул головой Гуров. – Скажите, какой у нее был характер?

– У Елизаветы Петровны?

– Да.

– Такой же как и у всех. Может быть, немножко скрытнее, чем у других. Так что же из того? У каждого свой характер.

– У нее были какие-то особо близкие друзья?

– Вы имеете в виду здесь, в заведении?

– Да.

– Насколько я знаю, нет. Говорю же, она была довольно-таки скрытной. И больше склонной к одиночеству, чем к общению. Она даже в комнате жила одна, без соседей. Не хочу, говорила, жить с кем-то, хочу быть одна. Говорила, что так ей легче. А что значит легче и почему легче – откуда мне знать?

– Понятно… – Гуров встал с кресла и подошел к окну.

За окном он увидел трех старушек и двух стариков. Старики о чем-то говорили старухам и при этом оживленно взмахивали руками. Старушки что-то им отвечали и тоже жестикулировали.

– Ругаются, что ли? – спросил Гуров, взглянув на Галину Никитичну.

– Кто? – не поняла она.

– Они, – указал Гуров за окно.

– Ах, вот вы о чем! – улыбнулась заведующая. – Может, и ругаются. А может, веселятся. Кто их знает?

– Скажите, – спросил Гуров, – а для чего вы сделали калиточку? Там, на заднем дворе. Которая ведет в сад.

– Чтобы они могли выходить в сад, – с некоторым удивлением ответила Галина Никитична.

– Вы имеете в виду ваших стариков? – уточнил Гуров.

– А то кого же.

– Они могут выходить в сад по какому-то расписанию? – спросил Гуров.

– Нет. В любое время. Понимаете, мы стараемся, чтобы они чувствовали себя не как постояльцы казенного заведения, а как у себя дома. Разве вы у себя дома гуляете по расписанию? Вот и они тоже… Пускай себе гуляют, когда им вздумается.

– Даже по ночам? – прищурился Гуров.

– Ну, здесь дело такое… – развела руками Галина Никитична. – Вообще-то ночью полагается спать. Так сказать, по медицинским показателям. Но… Они старики, у многих из них бессонница. Так что же, всю ночь напролет им ворочаться в постели без права выйти и посмотреть на звезды? И кроме того, здесь есть еще один милый момент… – она улыбнулась. – Понимаете, многие из них влюблены…

– Что? – не поверил своим ушам Гуров, а Федор Ильич от удивления фыркнул.

– Влюблены, – повторила заведующая. – Бабушки – в дедушек, а дедушки – в бабушек. А где любовь, там и свидания. А свидания, как вы понимаете, дело ночное. Вы так удивленно на меня смотрите… Вы считаете, что старики не могут любить? Уверяю вас, что могут. Еще как! С объяснениями, выяснением отношений, сценами ревности, чтением друг другу стихов…

– Но…

– Без всяких «но». А просто – старики могут любить. Более того, им надо любить. Они нуждаются в любви. Так же, как и мы с вами.

– Да, конечно, – смущенно проговорил Гуров. – Просто я никогда об этом не думал. Не приходилось, знаете ли.

– Ну, так на досуге подумайте, – посоветовала Галина Никитична. – И тогда вы много чего поймете.

– Я подумаю, – очень серьезно пообещал Гуров.

Какое-то время он молчал. В нем боролись философ и сыщик. Философ размышлял на тему о стариковской любви, а сыщик – на тему убийства одной из старушек. В итоге сыщик взял верх над философом, и Гуров спросил:

– Скажите, а накануне той ночи, когда убили Елизавету Петровну, вы ее видели? Или, может, общались с ней?

– К сожалению, не видела и не общалась, – ответила заведующая.

– Понятно. А, предположим, за два или за три дня до этого случая?

– Думаю, что видела, – сказала женщина. – А может, и нет. Поймите, их много, а у меня дела и помимо общения с ними.

– А другие ваши сотрудники?

– А что – другие? Вряд ли они вам скажут что-нибудь интересное.

– Это почему же?

– Потому что если бы было что-нибудь необычное, то прежде они сказали бы об этом мне.

– И все-таки я не пойму, – вмешался в разговор Федор Ильич. – Восьмидесятилетняя старуха, ваша подопечная, уходит куда-то в дождливую ночь, всю ночь напролет отсутствует, утром ее тоже нет, а никто из вас даже не подумал ее искать! Как же так? Хотя бы ее комнату проверили, что ли. Хотя бы окликнули, здесь ли старушка, жива ли…

– Да, конечно, – печально проговорила Галина Никитична. – Вы правы. Конечно же, мы виноваты. Но… Кто же мог подумать, что такое случится? Ведь до этой поры – ничего подобного… ничего похожего. Тишина и спокойствие, если не считать стариковских пьянок. И вот нате вам – убийство.

– Не казните себя, – сказал Гуров. – Всякое бывает. Убийство всегда неожиданность. Так что… А скажите, что по этому поводу говорит народ? Может, есть какие-то предположения, догадки, версии, за что убили пожилую женщину…

– Да что они могут сказать? – ответила заведующая. – Старики народ скрытный. Все эмоции держат в себе. Такова стариковская психология. Знаете, ведь они даже не плачут, когда кто-нибудь из них умирает.

– Почему? – спросил Гуров.

– Не знаю… Наверно, потому, что у каждого старика смерть стоит за плечами. Они ее видят и чувствуют, примирились с нею, так зачем же плакать, если все очевидно и предсказуемо?

– Так ведь страшно! – предположил Федор Ильич.

– Если все предсказуемо и понятно, то, наверно, не страшно, – в раздумье произнесла Галина Никитична.

Гуров же ничего не сказал и лишь вздохнул. А отчего он вздохнул, он не знал и сам. То ли из-за своих философских дум, то ли из-за того, что он так ничего путного и не узнал об убийстве Калининой. Убитая, так сказать, в наличии имелась, а никого, кого бы можно было заподозрить в ее убийстве, не имелось. Даже какой-либо стоящей версии и той не имелось. Так, лишь самые зыбкие предположения, которые, по причине их зыбкости, невозможно было связать внятно и вылепить из них хотя бы какую-то завалящую версию.