Анна и Сергей Литвиновы - Осколки великой мечты

Едва приехав в институт в сентябре, иногородние девчонки начинали – кто вслух, кто украдкой – мечтать о зимних каникулах, об уютных домашних постелях, неспешных чаепитиях на собственной кухне и глупых книжках, которые можно читать, раскинувшись на мягком диване, а у ног пристроился бы любимый ленивый кот…

Чтобы создать хотя бы иллюзию домашнего уюта, девчонки в Вериной комнате решили отгородиться друг от друга ситцевыми занавесками. В комнате стало еще теснее, зато у каждой из трех кроватей образовался свой закуток. Они построили свой крошечный мир, создали видимость не общежитской коммуны, а собственной жилплощади. Правда, жизненного пространства каждой досталось маловато: кровать да тумбочка…

За занавеской было душно, да и от шума она не спасала. Но хоть что-то. Медвежонок из детства, прикорнувший на подушке. Любимая фотография в рамочке на тумбочке – родители. Папа с мамой в очередном своем походе, после удачной рыбалки – еле удерживают в руках огромную щуку с еще живыми, злыми глазами.

Даже пахло в Верином уголке домом — она каждую неделю капала на занавеску мамиными духами, пятой «Шанелью».

«Как в Индии, под балдахином спишь. Йоги и брамины!» – говорила по поводу идеи с занавесками оптимистка Зойка.

«Как в цыганском таборе!» – зло вздыхала пессимистка Жанка.

А Вере идея с закутками нравилась. Лучше уж так, чем постоянно видеть, как сосредоточенно грызет ногти скучная бледная Жанка на соседней кровати. Пусть за тонкой занавеской хохочут и ругаются подружки, а с кухни тянет препротивной вареной капустой – пусть! Зато тебя не видно, и можно вдоволь помечтать, и втихаря слопать конфету, чтоб не делить несчастного «Косолапого мишку» на три части…

Доцент Полонский (а для нее – Влад, Владушка) при каждой встрече кормил ее конфетами. Триумфально доставал из кармана то «Мишку», то «Белочку», то «Трюфель»…

– Почему они у тебя там не тают? – недоумевала Верочка.

– Слово волшебное знаю, – загадочно отвечал он.

Другой вопрос: «Где ты их достаешь?» – Вероника не задавала. И потому, что знала на него ответ, и потому, что вопрос и ответ были бы равно неприятны и ей, и ему.

Конфетки были от тестя доцента Полонского, который работал директором одного из самых крупных в столице универсамов.

Вера после свиданий с Владом, бывало, прихватывала пару конфет с собой, в общагу. У нее они плавились даже в сумочке. Несмотря на прохладную погоду, превращались в сладкие бугорки. Но все равно было вкусно. И сытно. После одной конфетки – как после тощего институтского обеда…

– Шоколад улучшает работу мозга, – просвещал ее Влад, доцент Полонский. И снисходительно добавлял: – А это никому не помешает. Тем более тебе…

– Почему это сразу мне? – щетинилась она.

Он миролюбиво пояснял:

– Реферат я вам сложный дал. «Была ли альтернатива Сталину?» Поди-ка напиши!..

И Вера смеялась, спрашивала вкрадчиво:

– Ну ты же мне поможешь? По блату?!

– Отрабатывай блат! – шутливо приказывал он…

Над ней разрешалось подшучивать только Владиславу. Разрешалось потому, что он, один-единственный в мире, умел это делать необидно. То есть сначала, в первую секунду, она расстраивалась: «Ну зачем он такие вещи говорит?» Но потом смотрела в его васильковые, ясные, непередаваемо голубые глаза и тут же переставала дуться. Влад – это не то, что глупые однокурсники с их примитивными хохмами. Те выдадут какую-нибудь глупость и сами ржут от своего неземного остроумия. А шутки Полонского всегда непростые, с подтекстом, кому попало их не понять. И вообще, только он имеет право на то, чтобы подшучивать над ней, нескладной и вечно голодной второкурсницей.

Вера частенько не ходила на первую пару. Соседки по комнате величали ее соней, но на самом деле она просыпалась раньше всех. С трудом дождавшись, пока хлопнет входная дверь и вусмерть надоевшие девчонки уберутся в институт, Вера вскакивала с кровати и первым делом кидалась к зеркалу. Зеркало, что они приобрели в складчину и повесили в ванной комнате, охотно отражало нескладную фигуру и жалкие «прыщики» в том месте, где у настоящих женщин должна быть грудь.

Лицо, конечно, получше. Как принято говорить, миловидное. Но таких миловидных, считала Вера, – девяносто на каждую сотню. И далеко не каждой из этих девяноста везет… А ей – повезло!

Влад выбрал именно ее! Какая же она счастливая! Именно ее он кормит конфетами, и водит в кино, и приходит к ней в гости!

Верочка поспешно бросалась прочь от беспощадного зеркала. Заваривала себе чай в потемневшей от времени чашке с волком из «Ну, погоди!». Смотрела на часы. Где он сейчас? Что делает? Элегантным жестом повязывает галстук? Или пьет кофе, задумчиво пролистывая журнал «Новый мир»? Может быть, уже вышел из дома и ловит такси, строго говоря шоферу: «Мне на Бауманскую!» (Вера не могла представить, что Владик по утрам добирается до работы на метро. Ее воображение не пускало его в толпу сонных и угрюмых горожан.)

Влад, Владушка! Как бы ей хотелось быть с ним – всегда, везде и вечно.

Он тоже этого хотел, Вера знала. Видела, как восхищенно Влад смотрит на нее, когда она делает вид, что спит. Понимала – не дура! – что за нее – молодость, свежесть. И даже глупость – тоже за нее. Кому нужны тетки далеко за тридцать в вискозных костюмах и с бантом из шифонового платка на шее! Кому понравится целовать лицо с уже явными морщинами!

Жена Влада приближалась к бальзаковскому возрасту и работала где-то на овощебазе: бухгалтером, что ли. Громогласная, самоуверенная и наглая тетка – Вера ее видела, когда та зачем-то явилась в институт на научные чтения. Преподаватели сидели за длинным столом и слушали доклады, а Вера в подсобке резала бутерброды к послекафедральному чаепитию и подглядывала в щелку. Овощебазовская грымза устроилась в углу и делала вид, что понимает, о чем идет речь. А вся кафедра посматривала на нее снисходительно – Вера перехватила не один такой взгляд. Конечно, они все чувствуют, что утонченный, остроумный и образованный Владислав Владимирович совсем не пара этой чрезвычайно грубо надушенной тяжелыми французскими духами женщине.

Не пара она ему. Ей такой же, как она сама, нужен – какой-нибудь директор овощебазы. В финском костюме, сидящем на нем словно на корове седло, и с двумя классами образования. Влад сам говорил, что не сегодня-завтра он женушку свою бросит! И детей ей оставит. И квартиру ей, и вещи. А сам начнет все заново и быстро наживет все снова. «Потому что, – говорил Полонский, – самые главные мои богатства – не мебель, стенка, хрусталь или даже не книги. Самое главное богатство на свете – ум, образование, опыт, талант. А когда все это есть, добиться остального – вещественного, материального – пара пустяков!»