Джоди Пиколт - Домашние правила

Что также объясняет, почему ему понадобилось на это больше суток.

В любом случае я сам хочу взглянуть на диски. И на содержимое сумочки Джесс Огилви. И вообще на все, что может подсказать, где она и почему.

Я встаю, беру куртку, прохожу мимо диспетчеров и сообщаю им, куда еду. Один из дежурных сержантов дергает меня за рукав и говорит:

– Вот детектив Мэтсон.

– Отлично! – рявкает какой-то незнакомый мужчина. – Теперь мне ясно, кого ваш начальник выставит отсюда первым.

Позади него женщина в слезах теребит ремешок своей сумочки.

– Простите, – вежливо и с улыбкой говорю я. – Я пропустил ваше имя?

– Клод Огилви, – отвечает он. – Сенатор штата Клод Огилви.

– Сенатор, мы делаем все возможное, чтобы найти вашу дочь.

– Мне трудно в это поверить, – отвечает он, – когда в этом полицейском участке никто не расследует ее исчезновение.

– На самом деле, сенатор, я как раз направлялся в жилище вашей дочери.

– Полагаю, там вы встречаетесь с остальными сотрудниками. Мне ведь совсем не хочется узнать, что прошло целых два дня, а в полицейском управлении никто не отнесся всерьез к исчезновению моей дочери…

Я обрываю его на середине фразы, беря под руку, и подтаскиваю к своему кабинету:

– При всем уважении к вам, сенатор, я бы предпочел, чтобы вы не указывали, как мне выполнять мою работу…

– Я, черт побери, буду говорить вам, что захочу и когда захочу, пока моя дочь не вернется домой живой и здоровой!

Не обращая внимания на вопли сенатора, я предлагаю стул его жене со словами:

– Миссис Огилви, ваша дочь пыталась связаться с вами?

Женщина качает головой:

– И я не могу даже оставить ей сообщение. Ее голосовая почта переполнена.

– Этот идиот Магуайр звонит ей без конца, – заявляет сенатор.

– Она когда-нибудь убегала из дому? – спрашиваю я.

– Нет, она никогда этого не делала.

– Она была чем-то расстроена в последнее время? Беспокоилась из-за чего-то?

Миссис Огилви мотает головой:

– Джесс так радовалась переезду в этот дом. Говорила, там в сто раз лучше, чем в общежитии…

– А как складывались ее отношения с этим парнем?

На это сенатор Огилви отвечает многозначительным полным молчанием. Жена украдкой бросает на него взгляд.

– Это нельзя считать любовью, – говорит она.

– Если он что-то сделал ей, – бормочет Огилви, – если он тронул ее хотя бы пальцем…

– Тогда мы об этом узнаем и со всем разберемся, – мягко встреваю я. – Но важнее всего сейчас найти Джесс.

Миссис Огилви подается вперед. Глаза у нее красные.

– У вас есть дочь, детектив?

Однажды мы с Сашей шли по ярмарке, я держал ее за руку, и вдруг нас разделила толпа шумных подростков; они валили гурьбой и оторвали нас друг от друга. Я пытался не потерять дочку из виду, но она была такая маленькая. Когда парни ушли, пропала и Саша. Я стоял посреди ярмарочной площади, дико озирался и звал ее, пока все вокруг не завертелось кувырком – клочки сахарной ваты слетали с металлического колеса и наматывались на палку, рев цепных пил, вгрызающихся в древесину, оповещал о начале состязания лесорубов. Когда я наконец нашел ее – она гладила морду джерсийского теленка в сарае, – то испытал такое облегчение, что у меня подкосились ноги, и я буквально упал на колени.

На вопрос миссис Огилви я не ответил, но она кладет ладонь на руку мужа и тихо бормочет:

– Я же говорила тебе, Клод, он все понимает.

В школьной сенсорной комнате отдыха есть подвешенные к потолку качели. Они сделаны из веревок и тянущейся синей материи, так что, когда садишься внутрь, ткань обволакивает тебя, будто заключает в кокон. Можно подтянуть к себе мягкие стенки так, чтобы не видеть ничего снаружи и никто не видел тебя, и вертеться вокруг своей оси. Тут также есть веер, коврики с разной текстурой, ветряные звонницы – их еще называют музыкой ветра. Здесь есть оптоволоконная лампа с сотнями крошечных огоньков на концах лучей, которые меняют цвет с зеленого на фиолетовый и розовый. Здесь есть губки и мячи из тонких резиновых жгутиков, похожие на помпоны, пупырчатая пленка и утяжеленные одеяла. Есть звуковая машина, которую может включить только специальный сотрудник, и вы выбираете звук по своему вкусу и настроению – шум прибоя, дождя, белый шум или голос джунглей. Есть стеклянная трубка высотой три фута, в которой снизу вверх бегут пузыри и лениво плавает кругами пластиковая рыбка.

В школе частью моего индивидуального учебного плана является разрешение на перерыв в любое время. Если мне нужно, то даже во время экзамена учителя отпускают меня из класса. Иногда окружающий мир становится слишком напряженным, и мне нужно место, где можно расслабиться. Я могу пойти в сенсорную комнату отдыха, но, по правде говоря, почти никогда так не делаю. Этой комнатой пользуются только дети с особыми потребностями, и, входя в ее дверь, я как будто сразу прилепляю себе на спину табличку: «Ненормальный».

Так что обычно, когда мне нужен перерыв, я просто слоняюсь по коридорам. Иногда иду в кафетерий, чтобы купить бутылку витаминной воды. Лучший вкус? Соберитесь. Киви-клубника с витамином А и лютеином. Худший? Это существенно. Апельсин-апельсин. Нужно ли что-то добавлять? Иногда я провожу время в учительской, играю в шахматы с мистером Пакири или помогаю миссис Лезервуд, секретарю школы, раскладывать бумаги по конвертам и запечатывать их. Но в последние два дня, уходя из класса, я сразу направляюсь в сенсорную комнату отдыха.

Следящая за комнатой сотрудница, миссис Эгворт, по совместительству устраивает в школе разные викторины. Каждый день в 11:45 она уходит распечатывать на ксероксе то, что ей будет нужно позже в этот день для очередной проверки интеллектуальных достижений школьников. Именно по этой причине последние два дня я специально отпрашиваюсь с уроков ровно в 11:30. Это избавляет меня от литературы: двойная удача, потому что мы проходим фантастический рассказ Дэниела Киза «Цветы для Элджернона» и на прошлой неделе одна девочка спросила, не желая обидеть, а просто из любопытства, проводятся ли сейчас какие-нибудь эксперименты, которые помогут излечиться таким людям, как я.

Сегодня, войдя в сенсорную комнату отдыха, я прямиком направляюсь к резиновым помпонам. Взяв по одному в каждую руку, я забираюсь в качельный кокон, и он смыкается вокруг меня.

– Доброе утро, Джейкоб, – говорит миссис Эгворт. – Тебе что-нибудь нужно?

– Сейчас нет, – бормочу я.

Не знаю, почему люди с синдромом Аспергера так чувствительны к текстурам, цветам, звукам и свету. Когда я не смотрю никому в глаза и другие люди подчеркнуто отворачиваются, чтобы я не подумал, будто они на меня пялятся, мне в голову иногда приходит мысль: «А я вообще существую?» Предметы в этой комнате – сенсорные эквиваленты игры в морской бой. Только вместо называния координат точки – «Б-4», «Д-7» – я вызываю новое ощущение. Каждый раз, когда я чувствую вес одеяла на плечах или щелчок под моим телом пузыря пупырки, по которой я катаюсь, это прямое попадание. А в конце сенсорного перерыва, вместо того чтобы потопить корабль, я нахожу способ определить свое положение в масштабной сетке этого мира.