Татьяна Полякова - Таинственная четверка

– Ты так уверен…

– Я так уверен, – сказал он. – Где вы встретились с Сергеем Евгеньевичем?

– Неподалеку от твоего дома.

– Он не поленился приехать на другой конец города. Правильно говорят: самые заботливые люди – твои враги.

Утром, приняв душ, я спустилась в кухню, где Лионелла жарила блины.

– Где все? – спросила я, стащив блин из тарелки, тут же лишившись остатков ее симпатии. Хотя еще вопрос: была ли она вообще когда-нибудь.

– Воин с Поэтом давно уехали.

– Женщине вашего воспитания следовало бы воздержаться от прозвищ, – съязвила я. – Максимильян уже встал?

– Позавтракал и работает в кабинете.

– Хотите, я вам с блинами помогу?

– Очень обяжете, если побыстрее позавтракаете и покинете кухню.

Дружбы в очередной раз не получилось. В кабинет Бергмана я заглянула, уже готовая покинуть дом. Как выяснилось, он тоже был готов к отъезду, отложил в сторону толстенный том и поднялся из-за стола. В то утро на нем были джинсы и голубая трикотажная рубашка с короткими рукавами. По десятибалльной шкале он, с моей точки зрения, уверенно набирал двенадцать баллов, а я ни с того ни с сего брякнула:

– Как твоя девушка?

– Отлично.

– Вы часто видитесь?

– Зависит от обстоятельств.

Я была уверена, наводить справки о Плетневе мы отправимся в музей современного искусства, где работала наша общая знакомая, к Бергману она относилась с пугливым восхищением и уж точно не отказала бы в такой малости. Но через некоторое время мы тормозили возле городской галереи, где зимой проходила выставка, на которой были представлены работы Плетнева.

Уверенным шагом Бергман направился к двери с надписью «администрация», мы прошли мимо нескольких кабинетов, остановились у двери с медной цифрой 5. Максимильян постучал.

– Да, – услышала я хрипловатый женский голос и первой шмыгнула в кабинет.

За столом сидела дама лет пятидесяти, с пышной прической и с еще более пышными формами. Я прикинула, сколько потребовалось лака для волос, и всерьез забеспокоилась: запросто можно разориться. Монументальный стог сена на голове дополняли синие тени на верхних веках и алая губная помада.

– Максимильян Эдмундович, – обрадовалась тетка.

Бергман приложился к ручке толстухи, та вскочила с намерением угостить нас кофе. Раскраснелась, в глазах появился блеск. Бергман опустился в кресло, предварительно предложив мне стул, оба щебетали как две весенние канарейки. Моим именем толстуха не поинтересовалась, зато ее имя я узнала: Маргарита Павловна.

– Мы планируем выставку наших именитых художников, – вернувшись за стол, сказала она. – Собиралась вам звонить, у вас ведь есть интересные работы.

– Благодаря вам, Маргарита Павловна, – кивнул Бергман.

– Что я… я лишь могу подсказать, определить перспективу. Если б все меня слушали, за границу не утекло бы такое количество хороших картин. Наши бизнесмены в этом мало что смыслят, к сожалению.

– А я к вам посплетничать, – улыбнулся Бергман, сделав глоток кофе и похвалив его. – Что вы можете сказать об Иване Плетневе?

– Как о художнике? Не вздумайте ничего покупать.

– Да? А мне кое-что понравилось. Он же у вас выставлялся.

– Выставлялся. Куда деваться. И так болтают, что у меня тут одни любимчики. Если по цене бумажных обоев, то можно и Плетнева взять, но он ведь, подлец, каких денег хочет…

– Которых он не стоит?

– Конечно нет. Он неплохой рисовальщик, есть чувство цвета, но как художник – ноль.

– Что бы я без вас делал… – засмеялся Бергман.

– Выбросили бы деньги на ветер.

– А что вы скажете о нем как о человеке?

– Дрянь. – Тут она покосилась на дверь и, понизив голос, продолжила: – Вы что, не слышали об этой скандальной истории?

– Скандальная история? – пропел Бергман.

– Еще какая. Отчим у Плетнева – известный художник, ныне покойный. Андрей Юхнов.

– Не знал.

– Увлечение живописью у Ивана как раз от отчима. Вероятно, тот видел в пасынке какие-то задатки. Юхнов умер десять лет назад, а в январе прошлого года Плетнев продал большой поклоннице Юхнова три его картины за полтора миллиона рублей. Дамочка ему абсолютно доверяла, тем более что встреча проходила при участии вдовы Юхнова, которая подтвердила: это картины ее мужа.

– То есть экспертиза не проводилась?

– Конечно нет. Но совсем-то дурой новоявленная коллекционерша не была, ее смутило, что за десять лет после смерти Юхнова эти картины ни разу не выставлялись. В общем, к эксперту она все-таки обратилась.

– И картины оказались подделкой?

– Само собой.

– Скандал удалось замять?

– Удалось решить дело миром. Дамочка получила три настоящих полотна Юхнова, которые хранились у вдовы, причем получила за пустяковые деньги. Полтора миллиона пришлось вернуть, у Плетнева денег уже не было, заплатила вдова, по слухам продав квартиру, доставшуюся ей по наследству. Плетнев делает вид, что ничего подобного в его биографии не было, остальные тоже делают вид. Лично я связываться с ним не желаю и вам не советую.

– А подделки – его работа?

– Наверное. Не удивлюсь, если и раньше он ими торговал, просто не попадался. Плетнев из тех, кто ради денег пойдет на все.

Вскоре мы покинули галерею. Телефон Бергмана зазвонил, когда мы подходили к машине. Максимильян ответил, выслушал собеседника, произнес «спасибо» и убрал мобильный.

– Игорь был убит, – сказал он. – Ударили по голове, он скорее всего потерял сознание, и его уже, бесчувственного, повесили.

– Отпечатки пальцев в доме обнаружили?

– Отпечатков предостаточно, и вы с Вадимом изрядно наследили, а также подруга Нины Краско. А вот убийца наверняка позаботился о том, чтобы не оставить следов.

Тут его мобильный вновь зазвонил. Я уже была в машине, а Бергман, разговаривая, прогуливался рядом. Разговор, впрочем, длился недолго.

– Господин Краско желает с нами встретиться, – сообщил он, устраиваясь за рулем.

– Краско? С чего вдруг? Сомневается, что его дочь погибла в результате несчастного случая, и хочет нас нанять?

– Обещал все объяснить. Едем домой, я назначил ему встречу через полчаса.

Мы едва успели войти в дом, когда раздался звонок в дверь. Лионелла отправилась открывать, а мы поднялись в кабинет Максимильяна, где он обычно принимал посетителей. Через пару минут дверь распахнулась, и в комнату решительно вошел мужчина лет сорока пяти.

– Краско Петр Владимирович, – представился он и опустился в кресло.

– Мое имя вам известно, а это мой компаньон, Кузнецова Елена Яковлевна.

Краско никак не отреагировал на это. Подозреваю, сосредоточенный на своих мыслях, он слов Бергмана даже не слышал.

– Позвольте выразить вам свои соболезнования, – продолжил Максимильян. Петр Владимирович судорожным кивком дал понять, что соболезнования приняты.