Алёна Бессонова - Изморозь. Два детектива под одной обложкой

– Папа!

Окрик стеганул старика и тот, лихорадочно вытирая щёки и глаза, затряс головой:

– Простите я сейчас… сейчас…

Михаил обернулся: «Вот и Дарт Вейдер!» подумал он усмехаясь.

Человек, стоящий на пороге гостиной, был одет так же, как и его отец – в чёрное. Только на голове не было ни волосинки, а лицо казалось вытертым меловой тряпкой. Он протянул руку и так с протянутой рукой дошёл до кресла Михаила:

– Профессор Петр Мизгирёв. У вас есть ко мне вопросы? – он постоял рядом с креслом отца и, дождавшись, когда тот переместится на диван, сел на его место.

– Вы читали предсмертную записку жены?

Мизгирёв кивнул.

– Вы знаете кто такой Лель?

– Да, конечно. – профессор поморщился, – Это Игнат Островский. Наш с Соней общий друг, однокашник.

– У вас есть его адрес? Где его сейчас можно найти?

– На кладбище! – срываясь на петушиный крик, выплеснулся Мизгирёв. – Он уже больше семнадцати лет лежит в могиле на Воскресенском кладбище…

Михаил снял очки, протёр платком стёкла и, помассировав указательным пальцем переносицу, водрузил их обратно:

– Давайте по порядку, – сказал он спокойным голосом.

– Давайте! – икнул профессор.

За тридцать лет до описываемых событий. Районный городок Хвалынь.

– Эй, берендеи, вы куда без меня! – кричала девчонка, нагоняя на велосипеде группу из четырёх ребят. Двух подростков шестнадцати – семнадцати лет и двух пацанчиков лет шести – семи.

– Так нечестно, остановитесь!

Девчонка энергично крутила педали, высоко поднимая костистые коленки, отчего её и так слишком коротенькое платьице сбилось, представляя на обозрение малиновые в мелкий цветочек трусики. Девчонка была худющей, но к своим пятнадцати годам уже оформилась по-женски, сосредоточив причитающийся ей природой вес на ягодицах и бёдрах, в то же время не обделив торчащих в виде фиг грудки. Они не запеленованные в бюстгальтер важно колыхались в такт прыгающих коленок. Только спина не участвовала в движении. Она была пряма, как стрела и демонстрировала миру через слишком откровенный вырез на платье каждый свой позвонок. Ребята оглянулись, ускорили шаг.

– Вот навязалась на нашу голову. Зачем она нам на острове? Где она спать будет? – скорчив кислую физиономию, пробубнил себе под нос парень в чёрной борцовской майке и красных с белой боковой полосой шортах. Его соломенного цвета волосы непослушно спадали прядями на лоб, и он сдувал их, выпячивая вперёд нижнюю губу.

– Лель, давай возьмём. Она нам уху сварит… – с мольбой в голосе прошептал рыжеватый обсиженный веснушками паренёк в старенькой тельняшке и вытянутых на коленках трениках.

Тот, кого назвали Лелем притормозил шаг и с любопытством посмотрел на спутника:

– Ох, Мезгирь, за что ты её так любишь? Она этого не стоит. Про уху хорошо вспомнил. Ладно, пусть едет…

Они остановились, дожидаясь девчонку, из последних сил вращающую педали кривоколёсного велосипеда. Достигнув цели, она звонко заголосила скороговоркой:

– Ты нормальный, Лель? Сам придумал Берендеево царство. Назвал меня Купавой, а теперь стараешься от меня отделаться, нехорошо, Игнат! Не по-товарищески… У берендеев Лель и Купава любят друг друга, – и понизив голос, прошептала, – и я тебя люблю… очень…

Парень в чёрной борцовке, поднял руку, останавливая выплёскивающийся из девчонки поток слов:

– Не трынди! В ушах звенит… Если я Лель, то любить я должен не Купаву, а Снегурочку. До Снегурочки ты недотягиваешь. По большому счёту, тебе Сонька, надо с девчонками на поле венки из ромашек плести, а ты с парнями по речным заводям шляешься. Хочешь с нами на остров, веди себя, как Купава – невеста Мизгиря. Ты не против, Мизгирь?

Он подтолкнул друга ближе к девчонке, а та обеими руками, что было сил, отправила парня обратно. Тот, кого называли Мизгирём, едва удержался на ногах.

– Не ври, дурак! – девчонка в отчаянии топнула ногой. – Лель любил Купаву. Любил! Ему Снегурочка во взаимности отказала. Я тебе, Лель, никогда не откажу… Ты плохо знаешь пьесу, Игнат!

– Что будет потом, решу сам. Нашу пьесу сочиняю я! – паренёк намеренно усилил звук голоса, выделяя слово «нашу».

За перебранкой они подошли к реке, отыскали в камышах оставленную два дня назад лодку и, погрузившись, отплыли от берега, спрятав в тех же камышах велосипед.

– Слушай, Игнат, – прошептал Петр, энергично работая вёслами, – зачем ты так с ней? Сонька любит тебя с детского сада. Таскается за тобой всюду. Тебе что, для неё ласкового словечка жалко? Девчонка переживает…

Игнат приблизил злое лицо почти к самому уху друга, сказал, цедя сквозь зубы:

– Петька, ты голову потерял? Она ведь знает о твоих чувствах. Ты тоже таскаешься за ней всюду, но ласковых слов для тебя она не находит.

– То я. – Петр виновато опустил голову. – Я мужик, потерплю. Ты жениться на ней не собираешься? – он с мольбой взглянул в глаза друга.

В ответ Игнат хмыкнул:

– Ещё чего! Я её не люблю.

– Значит, дождусь! – выдохнул Мизгирь.

В это время девчонка улеглась животом на носу лодки и блаженно улыбаясь, подставила солнцу, задрав юбку платья уже под грудь, шоколадную спину и ягодицы. Соня любовалась деревом на берегу острова. Его крона закрыла солнечный диск, но пучки света заселили каждую щёлочку в ветвях и листьях, превращая дерево в переливающийся новогодний шар. Слепыми от солнца глазами Соня иногда поглядывала на мальчишек. Они переговаривались между собой, бодро работали вёслами. Младшие, которых в компании берендеев звали Брусило и Малыш копались на дне лодки, разбирали в коробке снасти к удочкам.

Брусило приходился братом Соне, а Слава – Малыш братом Игнату. Мальчишки тихие, послушные не были обузой. Утро субботы удалось и Соня, мечтая, задремала. Разбудил её резкий толчок, лодка причалила к берегу.

Всё время до обеда ребята строили второй шалаш. Решено было ночевать так: Игнат, Петр и Малыш в большом шалаше, а Соня и Брусило в свеже построенном поменьше. Соня хлопотала с обедом, варила в котелке на костре кашу из концентратов. Рыбы для ухи ребята ещё не наловили. Малышня таскала сучья, резала у берега камыш. К обеду всё сладилось: и шалаш и еда. Компания разместилась рядом с огнём.

– Куда, Купава, собираешься поступать после школы? – спросил Игнат, облизывая кашу с ложки, – в кулинарный не хочешь? Каша у тебя отменная!

– С её золотой медалью она может поступать куда хочет, – вставил фразу Петр.

Соня суетливо выхватила у Игната плошку и выложила из котелка всю оставшуюся кашу:

– Доедай, если понравилась, – откликнулась раскрасневшаяся от жара костра и похвалы повариха. – Мизгирь, посуду мыть тебе. А вы куда собираетесь?