Светлана Силантьева - Мифы о боли. Слабонервным не читать!

Бабушка, убедившись, что я хорошо устроилась, открыла калитку и вошла во двор. Щеколду за собой она тщательно заперла.

Снова послышался громкий истошный женский вой, постепенно перешедший в причитания. Аж мурашки по коже! Мне стало страшно. И чего эта женщина так кричит? В голову сразу полезли страшные мысли про привидения в берёзовой роще и сказочных чудовищ.

– Ну, ну, малая! Заробела, что ль? – я с удивлением посмотрела на деда Колю. Глаза его были закрыты, и он по-прежнему опирался подбородком на скрещённые кисти рук.

– Дедушка, а что она так кричит? Её напугали привидения? Ну те, что в роще за путями, – наконец осмелилась спросить я.

Старик немного помолчал, потом открыл глаза, выпрямился. Зевнул, перекрестив рот ловким движением. Женщина в доме снова закричала, да так страшно, что мы в испуге вытаращились с дедом Колей друг на друга.

– Может, пойдём на другую скамейку посидим? Вон у того дома? – предложил он мне. Вид деда уже был не грозный, а испуганный и жалкий.

– Нет, – замотала я головой, – бабушка тут сказала сидеть.

– Ладно, – дед почесал складки подбородка, откинулся спиной на забор, устроив ноги на трости. – Привидения! Слушай тогда, что я тебе расскажу про привидения из рощи. Знаешь, чего она убивается так?

– Нет.

В этот момент женщина закричала страшнее прежнего. Я в страхе закрыла уши руками и зажмурилась.

– Да ты ухи-то открой и слухай, что я тебе расскажу. Экая трусливая!

Я опустила руки, открыла глаза и навострила уши.

– Вот так-так. Молодца, – дед Коля отставил в сторону трость, поёрзал на скамейке, устраиваясь поудобнее, и завёл неспешный рассказ.

– Было это в самом начале Отечественной войны. Нам хоть и говорили, что войны не будет, что подписан мирный договор, но все знали – война будет. И когда по радио Левитан объявил, что на нас напала Германия, бабы сразу завыли. Вот как страшно было! Не дай бог такое снова пережить!

Сразу, конечно же, объявили всеобщую мобилизацию. Это, значит, дочка, двадцать второго июня было, сорок первого года.

Ну и из нашей деревни, конечно, всех ребят и мужиков на фронт забрали. Кто по возрасту подходил. Осталась одна только молодёжь, калеки да старичьё. А вот два лучших друга, Митька, мой племяш, и Володька, соседский парнишка, сильно огорчились, что их в силу несовершеннолетнего возраста на фронт воевать не берут.

В начале августа опять начали призывать. И уже тех, кто родился в двадцать третьем году. Опять незадача вышла – у наших пацанов год рождения двадцать пятый. Не положено им, значит, на фронт воевать идти. Малы ещё!

По радио каждый день сводки с фронта одна страшнее другой. Враг всё ближе. Ага. Похоронки начали чуть не с первых дней приходить. Много народу тогда погибло сразу!

Вот и в нашу хату принесли похоронки. Сперва на отца Митькиного, а следом и на старшего брата. Мать его, сестра, значит, моя, с горя сразу состарилась и поседела. А уж голосила она! Но хоть одна отрада у неё осталась – кровинушка, сыночек младшенький, любимый, Митенька.

Мимо деревни эшелон за эшелоном идёт на фронт. Завидно ребятам, что всех берут на войну, а их нет. Вот и решили Митька с Володькой тоже во что бы то ни стало пойти фашистов бить – за мамок, тятек и за Родину.

А в наш район тогда военком наезжал раз в неделю. Раз к нам, в Макешкино, раз в Слоновку. Продовольствие собрать и повестки раздать тем, у кого годики уже подходящие были, добровольцев записать.

Располагался он всегда, военком, в сельсовете. Строгий был такой, всегда с товарищами приезжал. Сам, значит, в большой комнате располагался, а у дверей конвой вооружённый ставил. Порядок соблюдал.

Повестки выписывал всегда в присутствии председателя нашего. Ну, чтобы уклонистов не было, или калеку в армию не забрать, или чахоточного. А у нас после Первой мировой много инвалидов было! Чахоточных-то мало, а вот калеки попадались. А ещё чтобы по малолетству кто не попал. За этим тогда строго следили! Чтобы всё чин чинарём.

Вот наши Володька с Митькой и не совались к военкому. Парни-то они видные были, высокие, а годиками не вышли. Председатель хорошо их знал и не пропустил бы на фронт ни за что! А вот урожай собирать они годились. Вот какой был тогда порядок! Понимаешь, о чём я тебе толкую?

Я кивнула. Конечно, я не всё понимала, но рассказ деда Коли отвлекал от страшных криков его сестры.

– Эх, малявка! – старик покряхтел, достал из кармана широких штанов пачку «Беломора», вытряхнул папиросу, сделал из одного конца козью ножку, со вкусом закурил.

– Но наши ребята настырные оказались, – продолжил рассказ дед Коля, пряча «Беломор» обратно в карман и дымя папиросой. – Враг всё ближе, уж сентябрь на дворе, а их воевать не берут. Даже добровольцами. Вот они и удумали в документах циферки с пятёрок на троечки переделать. Они тайком взяли у мамок свои метрики и подправили себе год рождения. Аккуратненько так. Комар носа не подточит. Теперь по документам они были призывного возраста. Дождавшись, когда военком приедет в Слоновку, пришли к нему и выложили свои метрики на стол. Вот, мол, хотим Родине послужить. Военком внимательно прочитал документы, осмотрел ребят. Вроде всё сходится. И выписал им повестки.

Друзья радостно побежали по домам собираться на войну. Отправляться нужно было уже завтра рано утром с армейским обозом. Сначала в Новый Оскол, а там, на призывном пункте, их уже определят в воинские части.

Утром смотрю, а пацаны на подводы грузятся! Котомки собрали и втихаря от мамок на фронт подались. Меня они не сразу заметили. Хотел было я ругаться и открыть их возраст военкому, но почему-то смолчал. И теперь вот всю жизнь себя корю! Мда.

Дед Коля немного помолчал, погрузившись в воспоминания и попыхивая папироской. Затем продолжил неспешно рассказывать.

– Ехать нам было недалеко. Примерно километров двадцать. Только война – это тебе не прогулка какая. Мамки рядом нету сопли подтирать.

Первые трудности поджидали пацанов уже в Слоновке. При проверке документов особист долго всматривался в бумаги, потом в лица перепуганных ребят. Наконец, поинтересовался у них, почему не комсомольцы? Возраст-то подходящий. Митька с Володькой струхнули, что сейчас раскроется обман и их с позором вернут домой в деревню.

Наконец Митька выкрутился, сказал, что, мол, комсомольцем надо заслужить стать. Чтобы не позорить партию Ленина. Что они идут за Родину, за Сталина воевать. Как заслужат, так будут проситься, значит, в комсомол. На что особист устало ухмыльнулся и отпустил ребят на отдых. Тут-то мы столкнулись, и они мне всё рассказали.

Пока мы подкреплялись, к нашему обозу присоединились ещё призывники и добровольцы. И ещё несколько подвод с продовольствием. Дальше идти нужно было пешком. До самого Нового Оскола. Так как по железной дороге почти без перерывов шли товарные поезда, гружённые под завязку. И для нашего обоза нельзя было место в вагонах найти.