Виктор Пронин - Вокруг пальца

– Я вам еще нужен? – спросил Ксенофонтов у милиционера.

– Ишь, шустряк! – непочтительно воскликнула бабуля. – На свободу захотел. Его только выпусти, он такого натворит, такого натворит…

– Должен вас задержать, – заявил милиционер.

– Зачем?!

– Чтобы предотвратить дальнейшие преступления. В таких случаях обычно конфискуется имущество, нажитое незаконным путем. А ловкачи успевают все по приятелям разнести… Бывает, что, кроме раскладушек, и конфисковать нечего.

– Вы и так, кроме раскладушки, ничего не конфискуете, – горько рассмеялся Ксенофонтов.

– Прошу! – Милиционер показал на дверь. – Машина подана, гражданин взяточник!

– Только суд может признать меня виновным! – вдруг закричал Ксенофонтов, но тут же устыдился своего неприлично тонкого голоса.

– И за этим Дело не станет, – успокоил его милиционер. – Граждане, прошу освободить проход. К задержанному не подходить, с ним не разговаривать, ничего не передавать. Все необходимое он получит на месте.

Выйдя на улицу, Ксенофонтов оглянулся на окна родной редакции, махнул рукой и нескладно полез в машину с зарешеченными окнами.

А вечером друзья, как обычно, сидели в ободранных креслах Ксенофонтова, перед ними на журнальном столике стояла бутылка пива, а в блюдце были насыпаны брусочки соленых сухариков. Пил, правда, один Зайцев. Сославшись на плохое самочувствие, Ксенофонтов отказался. Он выглядел каким-то встрепанным, хотя уже принял душ, сменил рубашку, побрился и причесался, пытаясь соскоблить с себя гнусные впечатления от служебных помещений правосудия.

Зайцев же, наоборот, был оживлен, прихлебывал пиво, рассматривал стакан на свет и вообще давал понять, что весьма доволен собой и окружающей действительностью.

– Вот смотрю я на тебя, Ксенофонтов, и думаю, – произнес он, но тут же пиво снова отвлекло его. – Так вот, смотрю я на тебя и думаю… Ты ведь можешь стать неплохим газетчиком, Ксенофонтов. У тебя и рост приличный, и голос обладает необходимой зычностью, и весь ты из себя довольно… представительный. – Зайцев отпил пиво, вытер губы, почесал кота за ухом. – На демонстрации ты можешь поднимать щиты с итогами выполнения обязательств гораздо выше других контор. Но это все, что я могу сказать хорошего о твоих способностях, это все, Ксенофонтов.

– Спасибо, это не так уж мало.

Тебе нужно работать над повышением образования, читать художественную литературу, классиков. И это… – Зайцев вышел на кухню, взял в холодильнике бутылку пива, принес ее, не торопясь открыл, наполнил стакан. – Хорошее пиво, – сказал он, дождавшись, пока осядет и уплотнится пена. – Очень хорошее. В нем чувствуется приятная свежая горечь. А цвет, ты посмотри на цвет! Да, о чем JTO я? А, вспомнил! Слушай, тебе нужно бороться с корыстолюбием. Да, старик, алчность тебя погубит, запомни это.

– Кто жадный? Кто алчный? – Ксенофонтов вскочил, воздел руки, но, наткнувшись ладонями на потолок, устыдился и снова рухнул в кресло.

– Видишь, как ты воспринимаешь дружескую критику, – рассудительно заметил Зайцев. – С таким отношением тебе трудно будет рассчитывать на какой-то рост… Я имею в виду духовный, нравственный… Но стремиться надо.

– Я эту старуху видел первый раз в жизни! – не сдержавшись, закричал Ксенофонтов.

– Напрасно. Надо изучать своих героев… Вот я, например, до сих пор помню этого… машиниста… Нет, таксиста. Как его…

– Апыхтин.

Во! Твой Апыхтин до сих пор стоит у меня перед глазами как живой. Если мне предложат персональную машину, а я этого не исключаю, если у меня спросят, кого бы я хотел видеть своим водителем, отвечу не задумываясь – только Апыхтина! А что касается пекаря Фундуклеева…

– Ты что-то хотел сказать об изучении героев.

– А, верно… Вот ты утверждаешь, что видел старуху первый раз в жизни. Верю. Но это плохо. Ведь она родная тетя того самого директора гастронома, о котором ты собирался писать.

– Так это провокация?! – вскричал Ксенофонтов так, что дети, которые играли во дворе, подняли головы к окнам девятого этажа.

– Конечно, – кивнул Зайцев. – Но до чего же ты беспомощен, Ксенофонтов, если какая-то старуха в два счета обвела тебя вокруг своего немытого пальца! Срам. Какой раз убеждаюсь – деньги до добра не доводят. Чуть зашевелились зелененькие в твоих руках – и все, кончился журналист Ксенофонтов. Весь вышел.

– Между прочим, эти зелененькие ты тут же заменил мне на красненькие. Тоже, видно, к ним неравнодушен, а?

Я спас тебя! – торжественно сказал Зайцев. – А ты на меня бочку катишь. У старухи были записаны номера полусотенных. И останься они у тебя, ты бы сейчас смотрел на свой любимый город не с девятого этажа, а из полуподвального помещения. И город уже не казался бы тебе столь величественным в этот закатный час. – Зайцев помолчал. – Неплохо сказано, а?

– Ты хочешь сказать, что мне эти деньги подбросили?

– Ксенофонтов, ты соображаешь, как… Как твой кот, который изодрал всю мебель и превратил эту комнату в камеру предварительного заключения. И по внешнему виду, и по запахам, и по тем истошным воплям, которые слышны по ночам даже на улице.

– Значит, ты хочешь сказать… – Ксенофонтов уставился взглядом в стену. – Ты хочешь сказать…

Слушай меня, Ксенофонтов, и не говори потом, что не слышал. Я все понял, как только ты показал мне вторую пятидесятирублевку. Неужели ты такой дурак, что воображаешь, будто судьба гоняется за тобой по пятам, подбрасывая купюры зеленого цвета?! Если бы судьба относилась к тебе именно так, твоя девушка не вышла бы замуж за алкоголика.

– Не трожь мою девушку! – некрасиво завизжал Ксенофонтов. – Она, между прочим, недавно звонила, поздравила с очерком…

– Ей тоже понравился пекарь Фундуклеев?

– Заткнись. Ей нравлюсь я.

– Конечно, – кивнул Зайцев. – Я это понял, когда она пригласила тебя на свадьбу. Она так и сказала своему избраннику… Когда он протрезвел, естественно… Я, говорит, пригласила для потехи одного журналистика, гости скучать не будут. Одна фамилия, говорит, чего стоит – Ксенофонтов. Будущий муж от хохота про опохмелку забыл.

– А знаешь, Зайцев, ты можешь пожалеть, что сейчас находишься здесь, а не в полуподвальном помещении. С девятого этажа тебе лететь вниз куда дольше.

– И это ты говоришь мне, своему спасителю?

– Пиво пьешь? Пей. Только иногда стакан все-таки отставляй в сторону. Когда ты все понял?

После второй твоей находки. Я взял обе бумажки в руки и увидел, что их номера идут рядом, один за другим. Они побывали в одних руках, Ксенофонтов. А потом оказались в твоем кармане. После этого я очень непосредственно поинтересовался твоими творческими планами. А стоит у тебя спросить о творческих планах, ты начинаешь токовать, как тетерев, наслаждаясь звуками собственного голоса. Так я узнал о магазинных махинациях. А на что способен зажатый в угол директор магазина, мне хорошо известно. Он провел небольшую операцию, и в результате ты не можешь о нем писать фельетон, ты сам не лучше – ты взяточник.