Анатолий Семенов - Преступление не будет раскрыто

— Вставай! Хватит дрыхать!

Вадим работал первый день вяло, и бригадир Волобуев и другие заключённые, трудившиеся вместе с ним в одной бригаде, косо поглядывали на него. Невыспавшийся, смертельно уставший от непривычной тяжёлой работы, еле дотянул смену.

«Это — цветочки, ягодки впереди», — подумал он и готовил себя к худшему. Но жаждал свободы уже теперь. Однако надо было как-то приспосабливаться. Мало-помалу привык к режиму, перестал бояться заключённых и не мог простить себе, что так по-заячьи струсил в первую ночь. Трудность для него вскоре возникла в другом: как преодолеть моральную надломленность, которая против его воли нагнеталась в душе с каждым днём все больше и больше. Это чувство особенно мучило его после беседы наедине с начальником отряда Пушкаревым, которому он чистосердечно рассказал все о себе и который искренне сожалел о случившемся и пообещал помочь, если он будет хорошо трудиться и не проштрафится в поведении.

Вадим, как мог, мирился со своим положением и с горечью сравнивал себя с ничтожным микробом, случайно занесённым с воздуха в трудно излечимый гнойник. Все люди в колонии делились на две большие группы, точно микробы возбудители и микробы антитела в гнойнике, между которыми шла ожесточённая борьба. К первой группе относились воры-рецидивисты, многие осуждённые за убийство на большой срок, бандиты и головорезы всех мастей; они собирались в тёмных углах, копошились, шушукались, точно тараканы в щелях, устраивали подкопы, побеги, туго поддавались на воспитательные меры и носили один ярлык, данный им руководством колонии: «склонные к побегу». К другой группе относились все остальные заключённые, жившие в колонии, и обслуживающий персонал. Заключённые второй группы были люди «не склонные к побегу» и в основном не зловредные по своей природе — мелкие воришки, махинаторы, фальсификаторы, любители брать все подряд, что плохо лежит, и те, кто попал в заключение из-за диких случайностей, больше по глупости или бесконтрольной страсти. Многие из них, жаждущие досрочно освободиться, помогали тайно и открыто надзирателям и охранникам душить очаги возбуждения, своевременно вскрывать нарывы и залечивать гнойник. Лагерь был строгого режима, людей первой группы в нём было почти наполовину, и борьба шла непрерывная и напряжённая.

Вадим же мучился внутренней борьбой, замкнулся в себе и старался быть подальше от лагерных дрязг. Он не внушал к себе доверия у «возбудителей», и всё-таки его попытались вовлечь в одну авантюру.

Это было через два месяца после заключения.

В колонии жил один преступник. Звали его Султаном. Это был известный в уголовном мире Астафьев. Бледный, жирный и флегматичный, но считавшийся опасным преступником, так как имел третью судимость за крупные афёры с подделкой важных документов и не раз пытался бежать. Он разговаривал пренебрежительным тоном, имел интеллигентные манеры, носил полотенце на голове в виде мусульманской чалмы, за что и был прозван Султаном. Он именовал себя аристократом. Таких как он «аристократов» в колонии было ещё несколько человек. Они никогда в жизни не работали, плохо работали и здесь, и потому часто сидели в штрафном изоляторе.

Вадим знал Султана в лицо и о его делах понаслышке, а однажды познакомился с ним поближе.

Вадим сидел в коридоре барака за маленьким столиком и писал письмо. В раздумье вертел карандаш в руке, когда к нему подошёл Султан.

— Домой пишешь? — спросил он, наклонив голову в чалме из полотенца.

— Пишу, — ответил Вадим.

— Так, — сказал Султан и стал ходить по коридору взад-вперёд, насвистывая. — Пойдём ко мне, — сказал он вдруг, подойдя ближе.

— Зачем? — Вадим поднял на него удивлённые глаза.

— Да так, — ответил Султан и, нагнувшись, полушёпотом прибавил: — Полезные советы дам.

— Обойдусь, — сказал Вадим.

— А пригодились бы, — сказал Султан и опять, нагнувшись к самому уху и оглянувшись вокруг, полушёпотом произнёс: — Картишки есть. Пойдём сыграем на пачку чая.

— Хиляй отсюда, — сказал Вадим решительным тоном и продолжал писать.

Султан сделал удивлённые глаза и с пренебрежительно-недовольной гримасой повернул лицо в сторону.

Вадим писал. Султан постоял и молча удалился.

Минуты три спустя к Вадиму подошёл низкорослый жилистый тип со стриженой угловатой головой и непомерно кривыми, колесом, ногами, по прозвищу Ухват. Он стоял и ждал, пока Вадим написал последние строки письма.

— Султан зовёт, — сказал Ухват.

— Не пойду, — ответил Вадим, запечатывая конверт. — Не хочу.

Ухват постоял и также молча, как Султан удалился.

Вадим с готовым письмом пошёл к себе в секцию и видел, как Султан и ещё двое арестантов о чём-то шептались в дальнем углу коридора с Ухватом. Ухват что-то им горячо доказывал и отвергал, корча лицо и отмахиваясь руками. Он увидел Вадима и метнул на него пронизывающий взгляд: в глазах точно горящие угли, как у волка. Вадим сделал вид, что не замечает их, и прошёл к себе в секцию, не придавая особого значения неожиданной встрече с Султаном и странному поведению этих людей.

На следующий день в рабочей зоне было как всегда шумно и хлопотно. Протяжно визжали электропилы, слышалось хлопанье загружаемых на лесовозы плах, стуканье и грохот разгружаемых брёвен.

Вадим работал в плотницкой бригаде на зарубке углов. Бригада Волобуева, в которой трудился он, делала двухквартирные стандартные дома из соснового бруса. Его рабочее место было постоянно, метрах в пятнадцати от распиловочного цеха, где кряжи разрезались на брусья. Потом эти брусья обрабатывались, загружались на пятитонный МАЗ с прицепом и отвозились на сборочную площадку. Там подгонялись один к одному, после чего нарезались окна и двери. Готовый дом разбирался и увозился по заявке.

В паре с Вадимом работал ещё один заключённый, старший плотник, который расчерчивал карандашом зарубки и нумеровал краской брусья. Он иногда уходил то за плотницким уровнем к соседу, который работал с другой стороны лесопилки, то за махоркой к приятелю.

И в этот раз (дело было около двух часов пополудни) он ушёл после обеда разводить краску олифой и долго не возвращался.

Пустой мощный автомобиль подошёл к своему обычному месту, где загружался всегда. Шофёр, расконвоированный заключённый, отбывавший в колонии последний месяц, вышел из кабины и, закрутив цыгарку, послюнявил и раскурил её. Кивнув Вадиму, который прекратил стучать топором и присел отдохнуть, он пошёл лениво переставляя ноги в дежурку звать грузчиков работать. Вдруг откуда-то сзади, шурша стружками и щепками, появился Ухват и, расставив кривые ноги, спросил Вадима:

— Бригадир где?

— Не знаю, наверно, в цехе, — ответил Вадим.