Татьяна Устинова - Детектив на пороге весны

– Кто тут есть, выходи! – заорал Илья Решетников и стукнул огнетушителем по металлической решетке. Вышел ужасный шум, отдавшийся в стенах тесного московского двора, как в колодце. – Выходи, твою мать!..

Никто ниоткуда не вышел, но он точно знал, что здесь кто-то есть, спрятался, затаился, обливается потом от страха. Илье казалось даже, что он слышит, как тот дышит в темноте.

– Выходи, кому сказал, ну!!

И он снова грохнул огнетушителем.

Человеку некуда было уйти – шлагбаум с каптеркой, в которой спал мертвым сном бдительный охранник, были за спиной у Ильи Решетникова, а через забор не перелезть.

Он попался, как в капкан, и Илья сейчас возьмет его.

Свет падал только на середину асфальтовой площадки, а за фурами начиналась непроглядная весенняя темень, и лезть туда не было никакой возможности, а человек затаился именно там, Илья был в этом абсолютно уверен.

– Мать твою! Выходи!.. Выволоку, убью!.. Выходи сам, ну!..

Но никто не выходил, и он понял, что должен сделать.

Он поставил огнетушитель на асфальт, не поворачиваясь спиной к темноте, боком пробежал несколько шагов и оказался у своей машины.

Ключи! Ключи должны быть в кармане! Он бешено зашарил по карманам, нашел, выхватил их и нажал кнопку на брелоке. Фары мигнули, и открылись двери, он сунулся внутрь и с первого раза попал ключом в замок зажигания. Мотор заурчал, и этот замечательный, привычный, всегдашний рык немного привел Илью в чувство. Он дернул рычаг, включил дальний свет, заливший все пространство, как кипятком, и посмотрел.

Машина стояла так, что фары светили немного в угол, а ему надо было, чтобы на фуры, и он вскочил в салон, не закрывая двери, сдал назад и вырулил прямо к грузовикам.

Он найдет того . Он загнал врага в ловушку, ему некуда деваться от этого ослепительного света и от Ильи!..

Илья уже почти выбрался из машины, уже поставил ногу на асфальт, он ни о чем не думал, только о том, что засек лазутчика и сейчас возьмет его!..

В глазах потемнело так стремительно, как будто кто-то с силой ударил его по голове. В поле зрения у него почему-то остались собственные пальцы, ползущие по обшивке двери и словно оставлявшие кровавый след, а потом и они исчезли.

Он упал вперед, уткнулся головой в руль и больше не шевелился.

Хлопнула пассажирская дверь, и опять все замерло.

Человек, притаившийся за фурами, ждал очень долго. Он не мог уйти, не сделав свое дело, и не мог выглянуть, чтобы посмотреть, что происходит, потому что боялся выдать себя.

Сидеть ему было неудобно, ноги затекли и болели, ныла спина и было страшно, что сумасшедший мужик все-таки вытащит его из укрытия. Человек почти не дышал, лишь иногда тоненько и почти неслышно скулил от страха и боли в сведенных ногах.

Ему хотелось бежать, спасаться, но было еще нельзя, все еще нельзя, и он заставлял себя ждать, ждать, ждать, и ему стало очень жалко себя.

Потом он выбрался из укрытия. Идти было трудно, потому что ноги не держали его, и, скуля и перебирая руками по грязным бортам фуры, он выбрался на освещенную площадку. Свет бил прямо в глаза, и человек щурился, силясь разглядеть, что там, за светом.

Там стояла машина, двигатель в ней работал и, кажется, кто-то сидел.

Ужас, которому не было названия, обжег так, что стало нечем дышать.

Все. Это конец. Его схватят и… и…

Из машины никто не выходил. Человек помедлил, а потом осторожно приблизился. В машине сидели двое. Один, кажется, спал, уткнувшись головой в руль.

Второй тоже был неподвижен.

Человек сделал еще шаг, готовый ринуться в сторону и бежать, пока не кончатся силы, но ничего не происходило.

И тут он увидел.

В боку второго, кажется, с той стороны, где сердце, торчал нож. В свете фонарей была отлично видна полированная пластмассовая ручка с длинной загогулиной.

Хуже всего оказалось то, что человек, выбравшийся из-за фуры, отлично знал этот нож.

Медленно, как в кино, человек поднял руку в грязной перчатке и зажал себе рот.

– Тише, Юра, ну что вы топаете, как слон?!

– Я стараюсь.

– Вы топаете.

– Просто я тяжелый.

Она оглянулась на него и посмотрела сердито.

Она была похожа на Одри Хепберн из старого фильма, хотя он ни за что не смог бы объяснить, что именно похоже. Глаза?.. Волосы?..

Ему очень не нравилось, что она так похожа, и, чтобы прогнать Одри, он сказал громко:

– А почему мы шепчем? Мы надеемся здесь кого-то застать?

Она зашикала на него, и он послушно замолчал.

В доме соседа было тихо и тревожно, как будто дом знал, что случилось нечто страшное, прислушивался к звукам, не спал.

Бедный дом, подумал Юра Латышев. Скоро здесь все изменится, и ничего и никогда не вернется.

Неизвестно почему, он всегда испытывал нежность к старикам и старым домам.

– А свет? – все тем же театральным шепотом спросила Анфиса. – Вы думаете, мы можем зажечь свет?

– Я бы не советовал, – сказал он быстро, вспомнив хрустнувшую в саду ветку. – У меня есть фонарь, я могу посветить, если вы скажете куда.

– Пока никуда не надо, – отозвалась она сердито. – А откуда вы знали, что в кухне можно влезть в окно?

Они влезли в соседский дом через форточку. То есть первым влез Юра и открыл Анфисе окно. Ей даже вспоминать было страшно, что она испытывала, когда лезла в чужой дом, где произошло убийство, через форточку.

Юре не хотелось объяснять, но он знал, что все равно придется.

– А я уже лазил, – прошептал он и улыбнулся в темноте, представив, какое у нее теперь, должно быть, выражение лица. – В прошлом году. Вы не пугайтесь, Анфиса.

– Да я и не пугаюсь, с чего вы взяли, что я…

– Чш-ш-ш. Меня сосед тогда попросил, Петр Мартынович. Он дверь захлопнул, а ключи забыл. И он же мне сказал, что влезть можно только в кухне, через форточку. Там грузовик впору протащить, не то что человека!.. Я влез, открыл ему, и он мне потом сказал, что теперь всегда форточку будет на задвижку запирать.

Кажется, соседу тогда не понравилось, что Юрий так легко и просто забрался в его дом. С одной стороны, он был ему благодарен, конечно, что не пришлось тащиться в Аксаково, искать там местного умельца дядю Жору с его набором инструментов и ругательств времен Первой мировой войны. А с другой стороны, Юра тоже не вызывал у Петра Мартыновича никакого доверия. Кроме того, Юра был… как бы это сказать… перебежчиком из чужого, враждебного лагеря, где не признавали гуано и не сажали помидоров, а барствовали на лужайке!

– Так если она все время была открыта… – начала Анфиса и прикусила язык. Ей не хотелось до времени посвящать Юру в свои догадки, он бы счел их смехотворными, или, что еще хуже, он мог оказаться замешанным во все это.

Анфисе не хотелось, чтобы он оказался замешанным. Не хотелось, разумеется, из соображений бабушкиной безопасности, из-за чего же еще!..